Хотелось бы Степаниде, чтоб не было службы у ее отца в царской армии. Мама рассказывала: за хромого выходила, надеялась, на войну не возьмут. Хромота оказалась временной, пусть и затянувшейся. На сосну полез. В кроне пчелиный рой прилепился, шаром. Он в роевницу рой начал загонять и съярашился[14] с ветки. Отделался переломом ноги. Срослась. Припадать на ногу перестал — прискальзывал. Кто не видел хромым, тот не замечал. Взяли все-таки в царскую армию. Когда на побывку приезжал, уж не из царской, из броневых сил республики, где являлся помощником начальника. Побывка, вот досада, пала как раз на момент убийства Коперницкого.
Думает ли Игнатий Симонович, что его тесть причастен к убийству, этого он не выказывал.
— Грешить можно на кого угодно, — сказал Никандр Игнатию в последнее купальное воскресенье со вздохом, обозначавшим, что от навета никому не загородиться. Степаниде же почудилось, что он сказал не ради защиты Степана Башилова: наталкивал на разговор о тесте. Тут проявилась ее щепетильная вера в то, что этого ее отец ни при каких условиях не мог себе позволить.
Заговорил он не о Петре Андреевиче, о брате Степана Башилова — Олеге. Вот о ком он любил говорить. Образец человека, героя, большевика. Степан, чуть что, разорется, порвет партийный билет, очухается, новый просит выписать. Олег всегда владел собой. Справедливость для него была выше родственных чувств. Тут он принимался рассказывать о выборах главнокомандующего. Он, Игнатий Симонович, тоже котировался как кандидат в главнокомандующие соединенными отрядами уральских красных партизан. Степан тоже котировался. Он подал голос против себя, против Степана, против командарма Крафта ради Олега, которого считал самым талантливым военачальником из них, самым опытным (почти всю германскую на фронте, шесть орденов за боевые действия против немцев), самым образованным — юнкерское училище в Оренбурге, Варшавская военная академия. Первый раз Олег с Крафтом равное число голосов набрали: по три. Перебаллотировка. Олег Викторович Башилов — главком. Ранило Олега рядом с ним, Игнатием. Сел закурить. Спичек не оказалось. Взял у Игнатия трут и кресало. Кресанул. Закурил. Поделился:
— Не знай, как тебя, Игнаша, — меня махорка спасает: покурил, как на свет народился.
Руку, которой трут с кресалом отдавал, не успел отвести, тут его шальным осколком в ногу, и основательно. Беспринципный отдал бы власть брату. Он передал командование Крафту. Надежный, волевой, душевный, умница — вот кто получил власть. Собою нас обременять Олег не стал. Укрылся в горах, в домике. Рисковал. Полностью беззащитный остался, лишь бы мы двигались скоро, маневренно. Неимоверный переход по хребтам. Отбиваемся. Дальше. Недоедания. Оборвались. Предвидел все. Недаром теперь командует Северо-Кавказским военным округом, командарм второго ранга, два ордена Красного Знамени. Крафт — маршал. Маленький осколок судьбу, однако, затормозил. Ничего. Год-другой, и Олег — маршал.
