В списке дворовых людей числилось около 30 человек: 21 мужчина (кучера, лакеи, хозяйственные рабочие и т. д.) и 6 женщин, в основном их жены и дочери — горничные, кухарки, прачки. В числе 5—6 приживалов и приживалок, которых всегда опекала сердобольная Екатерина Львовна,— двое обедневших мужчин-дворян, три вдовы, коллежские секретарши с детьми и слугами, воспитатель Феденьки Николай Афапасьевпч Хлопов, а также живущий по найму (снимавший квартиру) дальний родственник Иван Федорович Булыгин с женой Марьей Васильевной, семью детьми и десятью дворовыми. Всего в доме одновременно проживало около семидесяти человек, так что покоя и тишины всегда недоставало.
Отец и мать поощряли раннее увлечение сына стихосложением, поэтому и старались подобрать ему хороших наставников в русской словесности, в поэзии. Уже первый его учитель Семен Егорович Ранч, двадцатилетний выпускник Севской духовной семинарии, который переехал в Москву из Овстуга вместе со своим воспитанником, был, по словам Аксакова, «человек в высшей степени оригинальный, бескорыстный, чистый, вечно пребывающий в мире идиллических мечтаний, сам олицетворенная буколика (буколика — здесь идиллия.— Авт.), соединявший солидность ученого с каким- то девственным поэтическим пылом и младенческим незлобием».
В свою очередь и Ранч замечал: «Провидению было угодно вверить моему руководству Ф. И. Тютчева, вступившего в десятый год жизни. Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня, года через три он уже был не учеником, а товарищем моим,— так быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум».
Переезд Тютчевых в Москву и житье в их доме в Армянском переулке Ранча вполне устраивало. До Московского университета, к поступлению в который он уже начал готовиться, было недалеко. Устраивало Ранча и летнее пребывание со своим воспитанником в подмосковном имении Тютчевых Троицком в Теплых Станах. В 1815 году Ранч поступил в Московский университет и покинул гостеприимный дом в Армянском переулке, где все любили скромного преподавателя. Но дружба его с любимым учеником ни тогда, ни позже не прерывалась.
А поэтические семена, попавшие на благодатную почву, уже начали давать свои плоды. Как свидетельствовал тот же Ранч, его ученик «по тринадцатому году... переводил уже оды Горация с замечательным успехом». Переводов этих не сохранилось, но до нас дошло одно стихотворение того периода со следами подражания одам русских и латинских классиков. Стихотворение называлось «На новый 1816 год» и начиналось следующими строками:
