«Где твой Никола? Пусть он читает!»
«Николку, Николку! — настаивают другие голоса, — Федор, где твой сын?»
Ватутин чувствует, как он пробирается сквозь жарко дышащую толпу. Слышит свой звонкий, юношеский голос:
«Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа».
Прошло столько лет, а он видит улыбки на лицах, узнает голоса ликующих крестьян.
Дальше Ватутин идет пешком, не торопясь, как бы отыскивая одному ему давно знакомую тропинку. Война безжалостно изменила пейзаж родного Чепухина. Деревья хранят следы артиллерийского обстрела, чернеют горелые хаты. С полуразрушенной церквушки неожиданно поднимается аист, пролетает над Ватутиным, направляясь к Полатовке. И тут же откуда-то издалека ему слышится детский голос: «Ко-о-ля! Иди-и до-мой! Дедушка Григорий приехал. Нам пряник привез!»
Ватутин уже идет по широкой дороге. На месте школы — одни развалины. Но все далекое оживает: «Тише, дети, тише! Коля Ватутин прочтет нам стихотворение». Слышит он голос учителя и про себя повторяет заученный в детстве с таким старанием первый стих:
Вчера я отворил темницу
воздушной пленницы моей,
я рощам возвратил певицу —
я возвратил свободу ей.
Ватутин проходит мимо чудом уцелевшего здания сельсовета. Судя по белому флагу с красным крестом, теперь здесь санбат. А когда-то... Слышится удар камня в оконную раму. Звон разбитого стекла, выкрики: «Кончай с колхозом! Долой!» — «Спокойно, граждане! Мы не пойдем на поводу у кулаков. Нас не запугать! Колхоз будет жить! Сейчас выступит наш земляк, комбриг Николай Федорович Ватутин!»
У дороги старая, склонившаяся над колодцем верба. И сразу же горячий шепот из ее листвы: «Коля, я тебе не пара... Я батрачка... неграмотная... А ты командир Красной Армии». — «Не смей, молчи, не надо... люблю тебя...» Тишина. Бесконечность неба. Бесконечность земли. И только лишь двое: Он и Она во всей этой необычности...
Ватутин прошел под тенью вербы и, выйдя на ранний утренний свет, увидел, как из хаты с небольшими оконцами под соломенной крышей, окруженная детьми, вышла мать. На голове у Веры Ефимовны по-крестьянски повязана косынка, на шее, поверх ситцевой кофточки, старенькое монисто. Петух, взлетев на ствол танковой пушки, бьет крыльями, возвещает утро. Вера Ефимовна строго обращается к нему:
— Ах, ты, горлан! Гитлеряку прогнали, так ты голос повысил! Птенцов моих рано разбудил! А ну-ка, слазь с этой оглобли! Пошел, петька, пошел!
Вера Ефимовна стояла у калитки, возле нее толпились дети. Какое же чуткое изболевшее материнское сердце... Вера Ефимовна оглянулась, увидела сына и невольно всплеснула руками.
