Губы сами плямкают, во впредвкушении. А брюхо в ответ гуркотит[36] до дому торопится, на рыбу-тарань надоевшую жалится. Эх...
***
На дорогу, что доселе таилась от досужих глаз за высокой, выше человеческого роста, травой, Охотники выскочили под самый вечер, когда багровое солнце коснулось щетинившегося далёким лесом горизонта.
Мирослав прикусил губу, размышляя над превратностями поисковой удачи. Видать, решила та блудливая девка не просто отвернуться спиною, как вышло в драке со змеёй, а, отворотившись, нагнуться и прогнуться для пущего наёмничьего удобства.
Судя по следам колес и копыт, да изобилию “лепёшек”, банда выехала не на простую дорогу, связывающую пару-тройку сел, а на чумацкий шлях. Если память не подводила, то среди местного люда сей торный путь звался Муравским. В честь травы-муравы, обильно растущей по обочине. Хотя, вроде бы Муравский куда восточнее? И не шлях то в привычном человеческом понимании, а больше направление...
Капитан, если быть честным самому с собой, не разделял уверенности Ордена и Церкви. Не верилось, что достаточно добраться в указанное место. Скорее всего, украденное давным-давно перепрятано. Или «Псов Господних» сбили со следа, подсунув ложную наживку. Но с другой-то стороны, его дело маленькое. Отчетливо вспомнилось лицо кардинала. Они встречались в Милане. Задолго до Дракенвальда. Когда-то давным-давно. Захотелось хлебнуть крепкого андалузского вина, чтобы погасить вновь затлевший уголек бессильной злости. Единственная радость, что Иржи тогда угробили…
Из задумчивости капитана вырвал испанец, коснувшийся плеча:
– Эль команданте, к нам едет обоз! О, Мадонна, какие рога!..
Капитан тряхнул головой, прогоняя несвоевременные мысли, оглянулся.
На банду медленно двигались две горы черной масти, запряжённые в золочёное ярмо, украшенное затейливой резьбой. Волы, чья принадлежность к бычьему роду, хоть и прошлая, была крайне сомнительна, неторопливо шествовали, пережёвывая жвачку. Следом тянулись еще мажи[37], запряженные невероятными созданиями с гигантскими рогами, что, казалось, способны насквозь пронзить коня, не говоря уже о человеке.
Обоз приблизился. Пожилой чумак, что сидел на переднем маже, легонько ударил левого вола по могучему хребту кончиком длинного кнута. Маж остановился, чуть качнувшись.
Погонщик неторопливо повернулся к прочим возам. Гаркнул что-то неразборчиво. Защёлкали кнуты, осела пыль...
Чумак молча сидел на своём месте, глядя на Мирослава. Тот, в свою очередь, тоже не спешил вступать в беседу. Вдруг раздался петушиный крик, смятый и приглушённый – будто из мешка.
