Паек состоял из креветки на брата, плавника сушеной камбалы и мышки. Многие, не в силах отложить, разворачивали упаковку из еловых веток, растопыривали лапы, чтобы соседи не могли украсть, и с аппетитом уплетали пайку. Раздавалось героическое чавканье.
– Ну все, построились в колонну по двое – приказал им грозный командир. – Граждане штрафбатники! Равнение напра-ву. Вы шо, не знаете, где право? Корроче, смотрим на Мурчавеса. Асподин Енерал! Ваше вашество, великий вождь! Докладываю громко, голосом! Сводный взвод преступников построен! Разрешите идти воевать.
– Вольно. Разрешаю. Шагом марш.
Брезгливо обождав, пока штрафбатники уйдут, Мурчавес приказал своей охране удалиться. Те недовольно вышли из пещеры. Он сделал шаг навстречу Мурдыхаю и святым котцам. Кришнамурка в жертвенном порыве встала между ними – и Мурчавесом. Прикрыла Учителя телом.
– А вы что, господа хорошие? – усмешливо спросил Мурчавес, словно бы не замечая Кришнамурку. – Вы со своим народом, или где? На фронт пойдете, или как?
– Или как, – неожиданно за всех ответил Котриарх.
Он стряхнул привычную сонливость и твердо посмотрел в глаза Мурчавесу. Оказалось, что у Котриарха ясный и холодный взгляд; надо же, а раньше был такой расплывчатый и томный… Мурчавес не выдержал и отвернулся. Сквозь зубы, глядя в сторону, спросил:
– А почему? Могу узнать?
– А потому, что мы чуем неправду. Ты что-то нехорошее задумал.
– С чего ты взял?
– Мне бог открыл.
Мурчавес возмущенно фыркнул:
– В тонком сне, что ль?
– Где надо, там и открыл.
– Что же. Не хочешь, как хочешь. И ты, Папаша, не пойдешь?
– И я, – дрожащим голосом сказал Папаша.
Он бы очень хотел согласиться, но совесть у него была сильнее, чем характер.
– Вольному воля, спасенному рай. Жрец, ты, вроде, был за героизм?
– Был.
– Пойдешь на войну?
– На эту – не пойду.
– Почему?
– По описанным выше причинам.
– А ты, кошрутник?
Мурдыхай смотрел перед собой, в кошачью вечность, и словно бы Мурчавеса не замечал.
– Вас понял. В пещере вам самое место. Но я вам заскучать не дам, и не надейтесь. Вот вам новый товарищ, знакомьтесь! Прошу любить и жаловать, хоп-хоп!
Готики втащили арестанта, опутанного рыболовной сетью. Арестант был огромный – размером с мейнкуна, а может, и больше; готики едва-едва могли с ним справиться. Сеть с трудом распутали. Новоприбывший встал, отряхнулся, взглянул исподлобья. Святые котцы инстинктивно подались назад, вывернули головы, согнулись колесом и зашипели. Даже Мурдыхай перепугался. Что уж говорить о Кришнамурке.
