Эти мысли освежили мне несколько и сердце, и голову. Я решил прежде всего пойти посоветоваться с г. Леско, братом Манон. Он превосходно знать Париж, и у меня было слишком много случаев убедиться, что главный доход доставляли ему не имение и не королевское жалованье. У меня осталось около двадцати пистолей, оказавшихся по счастью в моем кармане. Я показал ему кошелек, объясняя ему свое несчастие и свои опасения, и спросил его, не укажет ли он мне какого-нибудь занятия, или же мне придется умереть с голоду, или с отчаяния сломить себе шею. Он мне сказал, что только дураки думают о том, чтоб сломить себе шею; что касается до смерти с голоду, то многие доходили до этого, когда не желали пользоваться своими дарованиями; что мое дело рассудить, на что я способен; что он обещает меня поддерживать и помогать мне советами во всех моих предприятиях.
Все это очень туманно, г. Леско, – сказал я ему, – мое положение требует настоятельной помощи; в самом деле, что ж, по вашему, сказать мне Манон?
Кстати о Манон, – возразил он, – что же так уж заботит вас? Разве вы, при ее помощи, не можете во всякий час покончить со всякими невзгодами? Такая, как она, девушка должна бы содержать и вас, и себя, и меня.
Он не дал мне ответить на эту наглость, как она того заслуживала, объявив следом, что он ручается, что к вечеру же мы можем разделить между собою тысячу экю, если я захочу последовать его совету: именно, что они, знает одного барина, который так щедро оплачивает свои забавы, что он уверен, что тот не постоит за тысячью экю, дабы заслужить благосклонность такой девушки, как Манон. Я остановил его.
Я был о вас лучшего мнения, – сказал я ему, – я полагал, что вами, когда вы предлагали мне свою дружбу, руководило совсем иное чувство, чем высказываемое вами теперь.
Он бесстыдно сознался, что всегда думал тоже: что в виду того, что его сестра преступила правила своего пола, хотя бы ради человека, которого она больше всех любила, он, примирился с нею единственно в надежде извлекать выгоду из ее дурного поведения.
Мне легко было понять, что раньше он обирал нас как дурачков. Тем не менее, в какое волнение ни привел меня этот разговор, необходимость заставила меня отвечать смеясь, что его совет – последнее средство, которое следует поберечь на случай крайности. Я просил его указать мне иной путь.
Он предложил мне воспользоваться молодостью и данной мне от природы выгодной наружностью и вступить в связь с какой-нибудь щедрой старушкой. Мне и это предложение было не по вкусу: оно заставило бы меня изменить Манон.
