Ей лет 19, уже не помню. Следак у меня — нормальный малый, мой ровесник. Я знаю, перед арестом он отпустит меня домой. Я позвоню Николаю Петровичу, мы поедем на нашу поляну, и я предложу ему игру. Он не сможет отказать мне. А стреляет он лучше. Иначе и быть не может. Меня нельзя сажать в тюрьму. Я там помру. Менты не сидят в тюрьме. Они там перестают быть ментами или умирают. Что, впрочем, без разницы.
Владимир Тучков
Вердикт «Макарова», грязный секс, или Встреча боевых друзей
Чистые пруды
Выйдя из метро «Чистые пруды», Максим, как обычно, врубил максимальную скорость, поочередно выкидывая вперед мускулистые ноги, словно это были шатуны работающей с предельной производительностью машины. Да уж, машине, не имевшей ни зрения, ни слуха, ни обоняния, в этом «райском» уголке Москвы было бы гораздо проще. Максиму же предстояло проскочить мимо выстроившихся цепью потных людей-сэндвичей, сующих прохожим отпечатанные на слепом принтере листовки с адресом бюро переводов. Мимо смердящих мочой бомжей, привольно расположившихся у памятника Грибоедову. Мимо безумного патлатого старика с мощной усилительной аппаратурой, распевающего псалмы под арабскую музыку. Мимо дюжины кобелей, которые по очереди трахали похотливую сучку. Мимо зловонного пруда, который наши недальновидные предки непонятно на каком основании назвали чистым…
Максим вспомнил, как в свое время пел Игорь Тальков, пел, пока не словил на шоуменской разборке выпущенную из «Макарова» пулю, навеки его успокоившую. И эта слащавая песня была пародией на нынешнюю ситуацию:
Чистые пруды, застенчивые ивы,
Как девчонки, смолкли у воды.
Чистые пруды — веков зеленый сон —
Мой берег детства, где звучит аккордеон…
Какие ивы? — Обоссанные скамейки, с рассевшимися на них дебилоидами!
Какой аккордеон? — Электронная долбежка, раздающаяся из окон тупо торчащих в пробке машин!
Какие девчонки? — Бляди им имя!
Максима тошнило от такого рода мест, некогда овеянных романтическими именами и старинными культурными традициями, которые теперь, когда Москва обожралась нефтедолларов и вот-вот лопнет, разбрызгивая во все стороны гной, ассоциировались с месяц не стиранными носками.
…Конечно, ему можно было бы уподобиться машине и просквозить к базе, которая когда-то, в незапамятные времена, была индийским рестораном «Джатаранг», просквозить, ничего не видя, ничего не слыша, ни на что не обращая внимания. Однако он был машиной совсем иной конструкции. И функции в нем были заложены другие. Он дожил до сорока лишь потому, что довел до автоматизма способность замечать любые окружающие его мелочи, каждая из которых могла быть чревата летальным исходом.
