Предстоящее материнство целиком поглотило Дашу. Она каким-то новым сладостным чувством все время ощущала в себе новую жизнь, и это материнское доброе чувство переносила на других. Как будто она стала богаче, старше и умнее, у нее было то, чего у других не было, она знала то, чего другие не знали. И ей немножко жаль становилось и Настю, и Ольгу, и особенно Любу Астахову, и даже Василия, который не испытывал и не понимал ее счастливой отрешенности от мира.
Василий ходил озабоченный, захваченный своей работой и партийными делами. Шла чистка партии, продолжалось строительство второй очереди завода, по всей стране бурно росли новостройки. В Ленинграде убили Кирова. В Германии усилились аресты рабочих. Даша с волнением слушала новости, которые приносил с завода и вычитывал из газет Василий.
Только что поужинали. Даша мыла посуду, а Василий, расстелив на столе газету, читал со вслух. Электрическая лампочка спускалась на шнуре как раз над столом — в бараки еще весной провели электричество.
— Даша, — сказал Василий. — Америка признала Советский Союз. Литвинов в Вашингтоне, беседует с Рузвельтом.
— Вишь ты, признала все-таки.
Даше вспомнилась лекция Мусатова в женском бараке в тот вечер, когда она убежала от Маруськи. Американец Эдиссон не верил, что в Советском Союзе получен синтетический каучук. А каучук — вот он, получаем, мы получаем, хоть погляди, хоть пощупай...
Свернув газету, Василий взял с полочки учебник и тетрадку, поставил на стол чернильницу-непроливашку.
— Позанимаюсь немного, — сказал Даше. — Ты ложись спи.
Он работал слесарем на электростанции и занимался на курсах машинистов турбин. По вечерам засиживался долго, выписывал что-то из учебника, перерисовывал в тетрадку чертежи. Иногда Даша ревновала его к книжкам. Ей скоро родить, а у Васи — никакой заботушки нет.
— Ты качку-то думаешь делать или нет?
— В выходной займусь.
А сам глаз не оторвал от бумаги.
Даша смотрела на его крутой затылок, на молодую крепкую шею, на широкие плечи, обтянутые синей сатиновой рубашкой, и пыталась сердиться. Но сердце вдруг затопила нежность, напрочь смыв могучей волной недавнюю досаду. Даша подошла к Василию, приникла щекой к его колючей щеке. Он осторожно сжал ее руки в больших жестких ладонях.
***
Даша лежала в небольшой белой палате, усталая и счастливая. Ее сына не было с ней. Едва появился на свет, как их разлучили. Няня сказала, что он спит, где-то тут, недалеко, в детском отделении. Он тоже устал, благополучно выдержав первое в жизни испытание. Может, ему пришлось трудней, чем матери...
