— Значит, взыскано с торговых людей двадцать четыре соболя и чернобурая лисица, — уточнил исправник построжавшим голосом. — Что означает сумму...
— В одну тысячу шестьсот восемьдесят рублей, для равного пересчета, стало быть, в казенной стоимости, — подхватил Шмель, с честью выдержав взгляд исправника. — Именно так, ваше благородие, и завтрашним утром пушнина в указанном количестве будет предоставлена вашему благородию.
— Ну, а расписка торговых людей освидетельствована его сиятельством?
— Точно так, ваше благородие.
Исправник вздохнул с облегчением.
— По возвращении осведомлю господина крестьянского начальника о твоих способностях и стараниях. — Салогуб ласково посмотрел на писаря: «Непостижимо! Как, братец, Пчелка пронюхал о моих сугубо личных мыслях? Зело неплохой стратег, мошенник. Его сиятельство, смею доложить, греет свои ручки через его посредство!»
— Передай его сиятельству нижайший поклон, братец...
— Премного благодарственны вашему благородию, — поклонился Шмель. Он выпрямился, метнул взгляд на Гасана, поймав глазами массивные часы, нацепленные на грудь, ухмыльнулся.
Гасан, расценив его улыбку по-своему, надулся, громко распорядился:
— Агаша! У Шмелишки пересохло горло! Ха!
Шмель молча раскланялся и без дальнейших слов выскользнул на кухню. Он покрутился около столика, уселся так, что «комната» оказалась перед глазами. Таким образом занавеска стала для него вроде экраном, воспроизводящим все, что там происходило. Неслышно ступая по мягким шкурам, к нему подошла Агния Кирилловна, поставила на стол графинчик со спиртом, стаканчик, тарелку с солеными груздочками.
— Премного благодарственны, Агния Кирилловна, стало быть, за ваше гостеприимство. И вашему супругу Козьме Елифстафьевичу тоже, стало быть, мое уважение, — Шмель с удовольствием потер длинные пальцы.
— Кушайте на здоровье, Евстигней Вахромеич, — радушно ответила хозяйка.
Она ушла, но вскоре вернулась, поставила перед писарем миску с тушеной олениной, тарелку с отварным языком.
— Кушайте на доброе здоровье, Евстигней Вахромеич.
— Премного благодарственны, — ответил Шмель. Опрокинув стаканчик в рот, занюхал пряным груздочком, налил другой.
На занавеске отражалась внушительная фигура Гасана. Он стоял на ногах и протягивал стаканчик исправнику. Гремел его голос:
— Гасан и губинатр делают то, что нужно царю! Губинатр не должен обижать Гасана.
— Не могу, Козьма Елифстафьевич, — довольно вежливо, но твердо отказывался Салогуб. — Вот если б стаканчик напитка, который я отведал у отца Нифонта!
