Кирка тоже не знала. Она думала, что вдруг Мишка обнимет и поцелует её, и ей заранее было страшно. Но он только стоял и глядел, и Кирка не понимала, что делать. Потом вдруг ей вспомнилось, как в каком-то кино девушка водила пальцами по лицу мужчины, точно рисовала его. Кирка подняла руку и дотронулась до Мишкиного лба. Он закрыл глаза, а она водила ладонями вдоль его щёк, пальцами проводила по носу и по губам, по бровям и векам — точно старалась запомнить его черты, впитывала их в память и глазами, и пальцами. «Не надо притворяться, — думала Кирка. — Сейчас не надо притворяться…» Она понимала теперь, что долго, долго притворялась, что ей не хочется обнять Мишку Прокопьева и прижаться щекой к его щеке. А теперь не надо было притворяться!
Мишка возвращался из загорода в сумерках, сам не помня себя, не видя никого вокруг. На заледенелой, накатанной дорожке стучали клюшки, Мишка машинально ступил на лёд и чуть не поскользнулся — и тогда Борька Сомов окликнул его. А Толик Петров сказал:
— Ты что, у него теперь другие друзья, — таким тоном, точно давно ждал, что Мишка, пообтесавшись среди мажоров, перестанет замечать старых друзей, и теперь даже доволен был, что не ошибся в своём предчувствии. А Мишка, только когда поднимался в подъезде по лестнице, понял, что это были друзья и они говорили о нём.
Он c трудом узнавал свой подъезд, странно глядел на маму, Таню, Владика, Сашку, думал, что вот, надо же — это его дом и его семья.
У пользователя с ником Юджин тоже многое поменялось, и он думал про то, что всем это должно быть заметно. Что он стал совсем другим. И всё-то дело в имени было. От имени веяло жарким югом, где он ни разу ещё не был. Угадывался в новом имени и джин — тот волшебник, который вылетает из бутылки и исполняет заветные желания.
Он не знал, что пожелал бы в первую очередь. Наверно, чтоб у него была мама такая, как Мария Андреевна, химичка. Отца у него никогда не было, и он ничего не сочинял себе про отца, а про Марию Андреевну думал — представлял, как она в кухне хлопочет, в этом же пиджачке в талию, тоненькая, подвижная, радостная, и эта радость и участие заполняют кухню, как пар из кастрюльки.
Сколько раз он подходил к Марье Андреевне на переменках, даже когда всё понятно было. Придумывал, что спросить, чтобы она говорить с ним стала, чтобы стоять рядом и чувствовать, как от неё участие это к нему идёт. Он ведь взрослый парень, а засыпая, выдумывал, что вот мама приходит погладить его по голове. Бесшумно отодвигает ногой баул на полу, чтобы дойти до его дивана… Впрочем, какой баул, никто же в его семье не носит баулы на рынок… Перед сном он закрывал глаза и смотрел кино про свою другую семью.
