А Володя, подводя итоги, обобщал:
- Надо бороться с самодержавием!
Бороться. Бороться. Бороться.
Над вулканом курится дымок. Близится извержение. Еще одна вспышка гнева - и вулкан проснется.
Володя все реже бывал дома. Он или являлся вечером, или, наскоро отобедав, исчезал снова.
- Володенька, куда ты спешишь? — спрашивала мама.
- В кухмистерскую, — отвечал он.
- В кухмистерскую? Разве я тебя плохо кормлю или тебе не хватает? — удивлялась Мария Александровна.
- Нет, нет. Все очень хорошо. А в кухмистерской мы, например, играем в шахматы.
- Ну, если в шахматы...
И вот уже фуражка на голове, шинель на плечах, нужная книжка засунута в карман. Все. До свиданья!
У студентов нет дворянских собраний и английских клубов. Но зато у них есть славные кухмистерские, где пахнет подгорелым подсолнечным маслом и кислыми щами, где слабый свет проникает в полуподвальные сводчатые окна и где на десерт подаются такие разговоры, которые готовы соперничать с любым черным и красным перцем.
Когда Володя стряхнул снег и переступил порог кухмистерской, там было полно народу. Все сгруппировались вокруг одного стола, за которым сидел незнакомый студент с забинтованной головой. Его фуражка лежала рядом на столе, а шинель была небрежно брошена на стул. В форменной куртке незнакомый юноша был скорее похож на раненого солдата, чем на питомца университета.
- Тише! Тише! — слышалось со всех сторон тесной комнаты, уставленной столами. — Пусть скажет наш московский коллега.
Студенты утихли. Молодой человек с забинтованной головой поднялся. Осмотрел собравшихся и негромким, ровным голосом заговорил:
- Я прибыл оттуда, где пролилась кровь студентов и где два наших товарища сложили свои головы.
Студент поправил повязку и продолжал:
- Мы собрались перед университетом на Манежной площади, чтобы выразить свой протест. Через некоторое время к нам подъехал Юрковский - обер-полицмейстер, сиятельство. Подъехал и начал убеждать нас разойтись по домам...
Студент говорил медленно, словно каждое слово стоило ему труда. И Володя вместе с ним переносится на Манежную площадь.
Володя увидел большую площадь, запорошенную первым снегом. У ограды собралось множество студентов. А некоторые даже забрались на ограду.
Перед студентами на белом коне, нетерпеливо переминающемся с ноги на ногу, восседал грузный, сверкающий пуговицами обер-полицмейстер. Он не походил на мужиковатых городовых. Его лицо холеное, а усы нафабрены и ухожены. И в руке Юрковского не плоская полицейская «селедка» и не витая скрипучая нагайка, а надушенный батистовый платочек. И голос его мягкий, учтивый.
