Они осоловело смотрели то на Жозе, то на свечу, как бы пытаясь разгадать ребус.
— С моряком, что был на катере, — не вытерпела она. — Его зовут Рикардо.
Алан поднялся на ноги, застыл в нерешительности. Жозе взглянула на него и опустила глаза. Он медленно вышел из бара.
— Жозе, — сказала Ева, — это глупая шутка…
— Это вовсе не шутка. И Алан это хорошо понял.
Она достала сигарету. Руки у нее дрожали. Брандону понадобилось не меньше минуты, чтобы найти свою зажигалку и предложить ей огня.
— О чем это мы говорили? — спросила Жозе.
Она чувствовала себя опустошенной.
Жозе хлопнула дверцей машины. Она не спешила идти к дому. Киннели молча смотрели на нее. Свет в окнах не горел. Однако «шевроле» был на месте.
— Он, наверное, спит, — неуверенно сказала Ева.
Жозе пожала плечами. Нет, он не спал. Он ждал ее. Что-то сейчас будет. Она терпеть не могла семейных скандалов, любых проявлений грубости, в данном случае — грубой брани. Но ведь она сама этого хотела. «Дура я, дура, — в который раз подумала она, — клейма ставить негде. Что мне стоило промолчать?» В отчаянии она обернулась к Брандону.
— Я этого не вынесу, — сказала она. — Брандон, отвезите меня в аэропорт, одолжите денег на дорогу, и я улечу домой.
— Вам не следует так поступать, — сказала Ева. — Это было бы… трусостью.
— Трусость, вы говорите трусость… А что такое трусость? Я хочу избежать бесполезной сцены, вот и все. А трусость — это что-то из лексикона бойскаутов…
Жозе говорила вполголоса. Она отчаянно искала выход из положения. Ее ждут упреки человека, который имеет на них право. Эта мысль всегда была ей невыносима.
— Он наверняка ждет вас, — сказал Брандон. — Ему, должно быть, очень плохо.
Они шептались втроем, будто напуганные заговорщики, еще некоторое время.
— Ладно, — наконец сказала Жозе, — чего тянуть, я пошла.
— Хотите, мы немного здесь подождем?
Выражение лица Брандона было трагическим и благородным. «Он простил меня, но его сердце давно любящего человека кровоточит», — подумала Жозе, и на губах ее промелькнула улыбка.
— Не убьет же он меня, — сказала она и, видя, как напуганы Киннели, уверенно добавила: — Куда ему!
И прежде чем удалиться, она помахала им на прощание рукой, показав всем видом, что смирилась со своей судьбой. В Париже все было бы иначе. Она провела бы всю ночь с друзьями, повеселилась бы на славу, вернулась домой на рассвете, и ей, усталой, любой скандал был бы нипочем. А здесь она битый час проговорила с людьми, которые явно ее осуждали, и это привело Жозе в крайне подавленное состояние. «А ведь этот сумасшедший и вправду может меня убить», — мелькнула у нее мысль. Однако в это она не верила. Ведь, по сути, он должен быть доволен — у него появился великолепный предлог, чтобы помучить себя. Он теперь будет бесконечно интересоваться подробностями, будет…
