— Ну. И на свободу с чистой совестью… — кивнул Малахов, подмигнув присутствующим. — Понимаешь, бугор. Так, да не совсем. Мне и в зоне, поди, неплохо было. — Он стал загибать пальцы, перечисляя свои преимущества: — Закон меня кормит, хлеборез в корешах, и нижние нары у входа, где воздух посвежее. Сиди: не хочу. Надо мной там не капало, ты понял?
— Ну так оставался бы, — добродушно сказал старшина.
— Не, мне повоевать захотелось добровольно. Может, думаю, Героя дадут. Или там звание какое-нибудь, майора например…
— У нас в полку таких добровольцев с десяток было, — заверил старшина. — И все обратно на нары запросились. Чтоб не капало.
— Это небось бакланье позорное, какие-нибудь фраера заигранные, — пробормотал Малахов. — И чего, их отпустили?
— Нет, — ответил старшина. — Они уже никуда не просятся. И до майора так и не дослужились…
— А я дослужусь… — насупился Малахов.
— Ты не гоношись, сынок, — снисходительно сказал старшина Безухов. — Твое от тебя не уйдет. Кто знает, как еще и куда повернется.
— Лучше скажи мне, товарищ бугор, в смысле старшина, — поправился Малахов, — далеко отсюда до границы?
— Не так чтоб очень, — успокоил его Безухов. — Насмотришься еще на эту границу. Беспокоиться не о чем.
— Ладно, дед, кончай тоску нагонять! — вдруг ожесточился Малахов. — Че ты вообще знаешь про меня? А вот я смотрю и вижу: ни черта вы все не знаете насчет границы…
— А ты знаешь? — спросил кто-то. — Балабол.
— А я знаю… И могу рассказать, если хорошо попросите. Только лучше дай сначала закурить… Спички есть?
Теперь даже девушка покосилась на него, ожидая, что он скажет. Старшина отсыпал ему махорки из своего кисета, кто-то протянул обрывок газеты и коробок спичек.
Малахов не спеша чиркнул, прикрывшись спиной от встречного ветра, но спички ломались одна за другой, пока, наконец, он не закурил, жадно глотая дым.
И как раз в этот момент впереди, за поворотом, где показалась разрушенная церковь, вдруг раздался глухой взрыв и послышались оживленные пулеметная и автоматная стрельба, а также свист пуль над головами. Все разом замолчали и невольно пригнулись.
— Это что, уже фронт? — упавшим голосом спросил Малахов.
Ему не ответили. Машина остановилась, и все увидели впереди несколько разбитых и горящих грузовиков с брезентовым верхом, по которым вели огонь из пулемета с полуразрушенной колокольни.
За перевернутой машиной сгрудились испуганные новобранцы — уцелевшие и растерянные солдаты в новеньких шинелях и с винтовками, из того самого маршевого батальона, с которым прибыл на фронт Николай Малахов.
