— От чаю не откажусь,— улыбнулся Саломахин.— Тем более разговора у нас хватит на
целый вечер...— И в то время, когда она отошла от печи, возле которой матово отсвечивал
старенький самовар, спросил:
— Анна Никифоровна, вам приходилось когда-нибудь знавать Афанасия Мельника?..
Ответила она не прежде, чем подложила шабалкой углей в самовар:
— Приходилось.
— Не могли бы вы рассказать об этом знакомстве поподробнее?
— Вы человек должностной и нездешний. Раз спрашиваете, значит — надо. Чего мне
таить? Не сама, так люди расскажут хуже... Погодите, с самоваром управлюсь.
Василий Тихонович внимательно наблюдал за ней, но не приметил и тени волнения. И
только после того как был заварен чай и разлит по чашкам, она взглянула на него прямо.
— Дело давнишнее... Бабий грех. Разве его скроешь?
Василий Тихонович отпил глоток горячего чая, а она легонько отодвинула от себя чашку,
закуталась в пуховый платок.
— Что говорить... Замуж вышла рано, еще до войны осталась солдаткой с махоньким на
руках. А как началось, по второму году получила похоронную. Перебивались вдвоем со
свекровушкой, но и она перед победой умерла вот в этой самой избе... Я работала на ферме
дояркой. Парнишка подрос к тому времени, Поднимусь до света, приготовлю кое-что да
выставлю ему на стол, чтобы не будить, а сама бежать... Обратно домой — тоже затемно... Вот
так и жила.
Не прерывая рассказа, она подлила в чашку Саломахина и, словно только сейчас вспомнив
о его главном вопросе, перешла к другому:
— Зимой было... Торопилась домой, а до фермы у нас больше километра, место открытое,
ветер секет, как хлыстом. Слышу, сани скрипят, догоняют меня. Не спрашивая, пала в них. А это
как раз Афанасий Мельник ехал. Тогда впервой и увидела его. Не понравился он мне, злым
показался, да еще и нерусский... Как в деревню-то заехали, я и увидела, что сам-то он задубел на
морозе пуще моего. Позвала в избу, чаю подала. Оттаял. Закурил. Вон там, у порога, на
голбешнице сидел. Свету электрического тогда не было. На столе — мигушка, в избе темно. А я
вижу, что у него глаза блестят. Когда уехал, даже на душе легче стало...
Пожала плечами.
— А потом невзначай еще несколько раз встречала. Он конюхом в Кабаньем работал.
Догонит на дороге, остановится, подвезет до деревни, либо — к ферме... А когда нужда
случалась в Кабанье ехать, так лошадь предлагал. Людей избегал, а ко мне привык...
