Умом Мальро всецело за упорядочение хаоса, за перековку его в дееспособный космос. Однако это «да» не без своих оговорок и сомневающихся «но». Первая оговорка касается древнего, как мир, разлада между отвлеченной моралью и нуждами дела, первоначальными замыслами и средствами их осуществления. «Действие должно мыслиться в понятиях действия», оно «есть действие, а не справедливость», – утверждают в «Надежде» все, кому доводится каждый день принимать ответственные решения, отстраняя, скажем, честных и самоотверженных, но неумелых исполнителей, прибегая к прямому принуждению, сурово наказывая за проступки, совершенные по понятной человеческой слабости. На коварство врага приходится отвечать коварством, на жестокость – беспощадностью, на казни и измены – расстрелами. Успех зачастую оплачивается дорогой ценой, и ради него, пусть временно, поступаются тем, что провозглашалось поначалу. Короче, «между действующим человеком и условиями его действия всегда существует непримиримое расхождение».
К этому особенно чутки многочисленные в «Надежде» интеллигенты. Ведь интеллигент, согласно Мальро, по существу своих занятий тяготеет к всеобщему и вечному, к независимой от обстоятельств истине и непререкаемым нравственным заповедям. Он привык себя мыслить посланцем «царства духа» в «царстве кесаря» и в революцию-то зачастую приходит, дабы попробовать подтянуть «кесарево» до «Божьего»[69]. И его больно ранят малейшие отступления от чтимых им нравственных заветов, которые он исповедует с пылким ригоризмом. Подобные поборники моралистического и во многом книжного гуманизма, коль скоро они не извлекают должных уроков из каждого очередного провала своих попыток непосредственно внедрить его в жизнь, по наблюдениям знающего в этом толк скептического Гарсии, «революции не делают… они заполняют библиотеки своими сочинениями и кладбища своими трупами». Они – воплощенный укор совести, и их побивают камнями с обеих сторон.
Но есть в их беспомощной чаще всего совестливости своя доля правды, притом имеющая прямое касательство к самому «делу». Они не просто помнят старую мудрость – «что посеешь, то и пожнешь», но и достаточно наслышаны в истории, чтобы усвоить: неразборчивость и попрание справедливости во имя благих побуждений подчас весьма роковым образом мстят за себя, искажая конечные результаты. Поэтому, пробивается к трудному решению Гарсия, «гарантия того, что республиканское правительство станет проводить политику духа, не в наших теориях, а в нашем присутствии здесь, в настоящий момент. Нравственность нашего правительства зависит от нашего страстного упорства. Дух в Испании пребудет не благодаря велениям таинственного нечто, он будет тем, что мы из него сделаем». Когда один из рьяных сторонников однозначного выбора в пользу политики, если ей паче чаяния случается попасть не на ту же чашу весов, что и нравственность, гневно бросает в лицо своему собеседнику, приверженцу христианского милосердия: «Революцию не сделаешь с помощью этой вашей морали», – Гарсия, в общем-то присоединяясь, вместе с тем добавляет: «Вся сложность и, быть может, драма революции и том, что ее не сделаешь и без морали». Так затягивается едва ли не самый трудный узел, над которым в «Надежде» бьются многие, запутывая его все дальше и дальше.
