-- Чего тут спрашивать еще! Вели-ка, брат, лучше, мать, всего понемножку изладить. Он ведь с дороги-то небось порядочно проголодался,-- заметил радушно отец.
Оленька тотчас же опрометью бросилась на кухню распорядиться.
-- Ты, Оля, очень-то не хлопочи обо мне,-- закричал ей вслед молодой Светлов,-- я ведь на этот счет неприхотлив.
-- Ты, парень, водки не хочешь ли выпить с устатку? -- спросил его старик.
-- Да, пожалуй, рюмку с удовольствием выпью.
-- Давно бы ты сказал. Ты, братец, не церемонься и извини; мы ведь, покуда еще не обнюхаем тебя со всех сторон, все будем ходить как ошалелые. Это уж, брат, такое положение у нас,-- и старик, горячо обняв сына, повел его в свой старомодный кабинет, куда вслед. sa ними поспешила и мать.
Старики сели рядом на диван, а сын поместился напротив, в кресле. Через минуту к ним присоединилась и Оленька, взобравшаяся на отцовский письменный стол,
-- Ну, как же вы тут поживали-то без меня? -- заговорил молодой Светлов.
-- Да как, батюшка, жили? Жили, как всегда. Отца-то вон со службы вытурили...-- пожаловалась мать.
-- То-то ты и бороду-то отпустил,-- заметил Светлов отцу.-- Как же это случилось, что ты в отставку вышел?1 Неприятности были какие, что ли?
-- Какие, братец, тут неприятности! Просто призвали, да и сказали: извольте-ка, мол, подавать в отставку. Ты, дескать, уж стар, пора отдохнуть, надо и честь знать; солдату, мол, так и тому двадцать пять лет службы полагается, а ты ведь уж тридцать пять лет служишь! Не мешает, дескать, и молодым дорогу дать. Что, брат, станешь делать! Плетью обуха не перешибешь...-- говорил грустно старик.
-- Но... гнать человека насильно из службы только потому, что он тридцать пять лет прослужил честно! -- возмутился сын.
-- Хе, парень... мало ли у кого что как называется, а по-ихнему это -- чивилизачия. Так вот ты и толкуй с ними!
-- А тебе бы наплевать на них, да и поискать частной службы? Ведь тебя здесь все знают.
-- И искал, братец, ходил, кланялся,-- смеются. Полноте, говорят, Василий Андреич, шутить вам: мы сами-то еще сбираемся попросить у вас местечка, как завод где-нибудь откроете. Чиновник, думают,-- воровать станет... ну, и отшучиваются.
-- Да ведь тебя же считали всегда честным человеком? -- заметил сын удивленно.
-- Так что ж такое, что считали? И теперь, может быть, считают, а места все-таки не дают...
Старик тяжело вздохнул, закурил свою коротенькую, лет двадцать неизменно служившую ему, насквозь пропитанную табаком трубку и как-то сосредоточенно-грустно стал потягивать из нее дым.
