— Папка, милый, — и поцеловала отца в макушку.
И этот поцелуй будто проник в Петра, запомнился, удивил его и согрел. Что-то соединилось, совпало — жест и облик, глаза и голос, мечта и реальность.
И теперь уже больше ни о чем другом Петр не мог думать. Он был благодарен Илье, который согласился поехать на север, Даниилу Андреевичу, который поддержал идею и захотел отправиться «на край света».
И, наклонившись к профессору, Петр негромко сказал:
— Счастливые здесь люди!
— Ты слишком восторженный человек, — так же негромко ответил Даниил Андреевич. — Будь повнимательней, вспомни душную избу на тоне, руки рыбака, вглядись в эти рано постаревшие женские лица, — дочери полугорожане-полусельчане, не знают, где их истинное место. Потом поговорим, попозже.
Петра поразили эти слова. Но не захотел он придавать им слишком большое значение, он видел все по-другому и не мог изменить своему чувству.
Да, он видел подгнившие углы домов, черную душную избу на дедовской тоне, он понимает, что непростая здесь жизнь, особенно зимой, когда холодно, дуют свирепые ветры. И все-таки никак не мог он по-настоящему пожалеть местных людей, сколько бы ни видел примет их трудной жизни, — она его манила устоявшимися традициями, простым и ясным бытом, естественностью, мужеством, красотой.
Кто-то за столом хватил лишку и, перекрывая общий шум, закричал:
— Ти-тыч! Иди сюда! Це-ло-ваться будем!
А на лбу строгого Андреича, который пришел на торжество в новом черном костюме и белой рубашке, выступили крупные капли пота. Должно быть, непривычно ему, жарко в такой одежде. И все толкует, объясняет соседям по столу, каков Титыч в деле и какие случаи были страшные да смертные: «А все ж таки выбрались, думать надо головой, так это вот, соображать, и тю…»
Председатель третий раз уже благодарит Титыча от всех гридинчан: за труд, за то, что всегда и во всем был надежным он человеком.
Самому Александру Титычу и весело, и грустно, и верит он, и не верит, что кончился срок его каждодневного труда, что кончились его главные жизненные силы, и как ни хорохорься, а даже ходить по земле надо с опаской теперь. Годы, годы пролетели. «Но еще ничего, еще потопчем земельку, еще не выбрасывайте меня в отходы, друзья дорогие!» — горячится старый рыбак.
И встал, выпил одним духом рюмку за здоровье всех присутствующих, поклонился на все четыре стороны: людям, скалам, лесам, морю.
— Всем и всему низкий поклон да спасибо.
И снова сел, вдохнул поглубже:
