Солнце садилось. Его лучи почти не пробивались сквозь низкие свинцовые тучи, тяжело, но неотвратимо надвигающиеся с северо-запада. С обреченно поникшими листьями застыли деревья. В загустевшем воздухе было тяжко дышать.
Бина шла быстрым шагом по петляющей дорожке сквозь заросли, огибая кусты. Весь день ей было беспокойно. Занятая домашними делами, она не могла обдумать причину своей тревоги. Но чем ближе приближался закат, тем тревожней становилось у девушки на душе, словно она не завершила какое-то важное дело.
«Я должна с ним попрощаться», – решила она наконец и, оставив приготовление масла, схватила кувшин и стремительно направилась за водой, не слыша удивленных призывов матери, звавшей ее.
В землянке никого не было. Бина почувствовала острое сожаление. Она опустилась на подстилку из сухой травы, на которой столько дней провел раненый. Пахло землей, лежалым сеном, запекшейся кровью, и вдруг сквозь все эти привычные запахи она уловила запах мужского тела, кожи и пота. Запах солдата и римского лагеря. Она непроизвольно содрогнулась.
Тонкими трепещущими ноздрями она ловила этот запах, который то наплывал, то вдруг растворялся в других запахах землянки, то вновь пробивался, необъяснимо волнуя. Ей вспоминались светлые глаза римлянина. Его лицо с твердыми чертами. Ямочка на подбородке, к которой ей всегда хотелось прикоснуться.
– Что со мной? – прошептала Бина, но она явно сама с собой лукавила, так как знала слова ответа, но не хотела их знать.
Уже пять лет, как она была обручена с Ионатаном. Все эти пять лет она была уверена, что любит юношу. И только теперь Бина осознала, что чувство к мужчине может быть и иным.
Вся душа ее наполнилась чувствами противоречивыми. Желанием увидеть Валерия вновь и пониманием преступности этого желания. Любовью, нежностью, сомнениями, признанием своей виновности.
Отдавшись своим нелегким мыслям, Бина опустила руку и водила по подстилке из сухой травы, на которой еще недавно лежал Валерий, которая, казалось, еще хранила теплоту его тела. Неожиданно рука наткнулась на что-то твердое и гладкое. Бина извлекла из-под травы овальный предмет. Круглое детское личико, трогательно беззащитное, смотрело на Бину с геммы из молочно-голубого халцедона. Спрятав гемму, Бина поспешила домой.
Тишина вечера кончилась внезапно. Сверкнула молния, загремел гром. Пронесся такой сильный порыв ветра, как будто его долго где-то прятали, но теперь он вырвался из плена и спешит наверстать упущенное, яростно ломая ветви деревьев, бешено крутя в похолодевшем воздухе сухие листья и мусор, наполняя округу глухим шорохом. Дождь начался, как всегда, сразу, словно на небесах перевернули огромное ведро.
