Он вздохнул.
— Я думал, ты обрадуешься моему приезду.
— Я рада. Я просто подумала… можно еще шампанского?
Он послушно отставил пепельницу и взял в руки бутылку.
— Знаешь, почему к тебе тянутся сильные женщины? — спросила она, разглядывая пузырьки в своем бокале. — Ты внушаешь им обманчивую надежду, будто ты тот редкий мужчина, который будет за ними ухаживать, как женщина обычно ухаживает за мужем, будто ты любишь их так, как женщина любит мужчину.
— Пожалуй, ты права. Скажи, а им это нравится?
— Они это обожают. До тех пор, пока не открывают вдруг, что это видимость, что ты, как все мужчины, хочешь быть хозяином положения. Потому что, в отличие от женщин, ты ожидаешь платы за услуги. Ты ожидаешь, что тебе предоставят свободу развлекаться со своими шлюхами. — Она помолчала, взвешивая слова. — Хэнку не нужна была свобода. Он не хотел освобождаться от меня, но все равно был хозяином положения.
— Да, я так и думал.
— А я нет. Я думала, что мы равны. Когда я обнаружила, что это не так, я стала писать. Вот почему я разбила его «альфа-ромео». Хиро догадался. Он преданно служил Хэнку и не понимал, почему я не хочу довольствоваться тем же.
— Но Хэнк ведь тобой не помыкал.
— Нет, он был кроток как ягненок. Я прожила пятьдесят три года и только сейчас поняла: чтобы чувствовать себя хозяином положения, совсем не обязательно кем-то помыкать. Главное — уверенность в том, что ты, мужчина, командуешь всем миром, а рядом с тобой живет человек, который не командует ничем.
Он нагнулся и подобрал бутылочные пробки, закатившиеся под кофейный столик.
— Но если бы тебе удалось написать по-настоящему хорошую книгу…
— Так ведь я не написала.
— Ну, другие женщины пишут.
— А ты читал, что они пишут? Все самые талантливые одержимы мужчинами. Вполне естественно. Мужчины для нас — боги. Я пыталась об этом писать, да все без толку. К чему повторять то, что известно и так? Старые евреи поняли это задолго до меня.
— Какие старые евреи?
— Те, которые не позволяли женщинам молиться со всеми в синагоге, а загоняли их на галерею. Помнишь, у Рембрандта есть такая картина, там женщины на галерее предаются мечтаниям, в то время как мужчины молятся внизу. Старые евреи знали, что женщинам нет места в их религии, они никак не связаны с бесконечностью.
— Ты считаешь, что меня интересует бесконечность? — Он откинул голову назад и расхохотался бы, но Мэрион злобно вскинулась:
— Я не знаю, интересует это тебя или нет. Мне все равно. Я говорю о себе, о женщинах, о наших отношениях с Хэнком.
