– Нужен, – отрезал я, – никогда не знаешь, что может в жизни пригодиться. За трёшку отдашь?
– Да бери, – согласился мужик и покрутил указательным пальцем в районе виска.
– Беру, – сказал я, и, выудив из кармана три рубля, сунул их в руку новому владельцу.
– Бытовой взял? – завистливо осведомился Коляныч, стоило милицейской машине отъехать, а мужику, у которого действительно ценных книг не оказалось, проследовать в магазин. – В каком состоянии?
– Муха не еблась, – радостно сообщил я, – сейчас посмотрим.
Книга на самом деле оказалась в идеальном состоянии. Семён Бытовой, – было написано на обложке. «Пособие по обработке древесины для учащихся ПТУ».
Должен сказать, что среди книголюбов попадались совершенно одиозные личности. Самым ярким представителем этого контингента был Вася, удостоенный клички Пушкин. Однажды он явился к букину, подошёл к группе подпирающих стену перехватчиков, сообщил, что его зовут Вася, достал из кармана смятый лист бумаги, и начал задавать вопросы.
– Дрючков есть? – спросил Вася, изучив пункт, значащийся на шпаргалке под номером первым.
– Кто? – хором изумились представители книжного подполья.
– Дрючков, – повторил Вася, – или как его, Дрюченков, вот.
– Дрюон, что ли? – осведомился самый догадливый.
– Точно! – обрадовался Вася. – Он самый, Дрюон. Есть?
– Есть, – успокоили его.
– Почём?
– А тебе какой нужен? Дрюона вышли четыре книги.
– Мне какую подешевле.
– Последний Дрюон самый дешёвый. Шесть рублей.
– Шесть?! Ни себе хуя! А подешевле чего есть?
– Да смотря, что тебе надо.
– Сичас, – Вася углубился в документ. – Дерьма!
– Дюма, что ли? – проявили смекалку спекулянты.
– Ну! Точно, Дюма. Почём?
– Дюма ещё дороже. Похоже, тебе будет не по карману.
– Да, мужики, у вас не забалуешь. Ну, хоть что-то есть подешевле?
– Есть. Пушкин.
– Пушкин? А о чём он пишет?
Колю по кличке Мордатый можно было принять за кого угодно, но только не за любителя изящной словесности. Коля отличался небольшим ростом, косой саженью в плечах и свекольного цвета круглой, вечно небритой рожей. Шрам на левой щеке, перебитый нос и заплывшие маленькие глазки его также отнюдь не украшали. Читал Коля исключительно фантастику, и являлся по отношению к этому жанру литературы настоящим знатоком и авторитетом.
На спор он воспроизводил по памяти тексты Стругацких, начиная с любой фразы в любом их произведении, и ни разу не ошибался. Фактически, он учил Стругацких как стихи, и по его собственному признанию, перечитывал их книги сотни раз, вплоть до полного запоминания. Собственный Колин язык, впрочем, сильно отличался от того, что использовали мэтры. Процент мата в его речи был выше, чем у любого другого из тех, кого я когда-либо слышал.
