Идти за водой, тем более одному, мне не хотелось. Кроме того, в нашем резервуаре оставалось ещё достаточно, дня на два-три.
Но я сказал:
— Если тебе надо... Хорошо, пойду.
— В дороге прочтёшь двести молитв, — наказал мой авва.
Сегодня его приказы воспринимались тяжелее, чем вчера. Мне даже захотелось ответить ему что-то вроде: «А где это написано, что я должен тебя слушаться? А почему двести, а не сто пятьдесят? А почему это вообще нужно?»
Но вслух я ничего не сказал. Взял кувшин и отправился прямо вверх.
Я решил сразу прочитать все двести, чтоб потом уже идти свободно. Сначала я считал молитвы по чёткам. Но потом отвлёкся.
Светило солнышко. Шагалось мне легко. Настроение поднялось, и я, благо находился в одиночестве, стал во весь голос распевать: «Го-о-о-споди, Иису-у-у-у-се Христе, Сы-ы-ы-не Божий...» и так далее, на разные мотивы.
Мне стало весело.
Я пел то быстрее, то медленнее, то весело, то грустно, и закончил тем, что стал петь в темпе марша, на мотив «Yellow Submarine»:
Го-спо-ди-И-и-сусе Христе,
Ты помилуй мя,
Ты помилуй мя!
Да, если бы кто-нибудь видел меня! Топающего с кувшином по египетской пустыне, в рясе и поющего молитвы на мотив Битлз...
Господи, помилуй...
Что-то остановило меня. «Наверно, не стоит так уж... на мотив Битлов — наверно, не стоит», — подумал я.
И перестал. Потом прикинул про себя, что сто раз я уж наверняка эту молитву прочёл и пропел, и начал считать вторую сотню, теперь уже спокойно и по верёвочным чёткам Феодосия.
Я не жалуюсь на зрительную память. Скоро показался пригорок и зелёная смоковница, растущая на нём.
— Йо-хо! — крикнул я и начал плескаться в источнике.
Так плещутся в источнике люди, когда никто не стоит у них над душой. Напившись и вымывшись, я присел на камень. И понял, что мне хорошо. Понял, что, несмотря на все несуразицы, со мной произошедшие, я чувствую себя так хорошо, как, наверно, чувствовал себя в возрасте семи-десяти лет, когда жизнь ещё представлялась мне радужным фейерверком.
Я был один, но не ощущал одиночества. Я забыл о нём. Более того. Кажется, я испытал радость от молитвы. То, о чём говорил Феодосий.
Молодец я! Наверно, молодец! И ведь не сидел при этом сто лет в пещере!
— Ладно, авва Феодосий, принесу тебе водички, — сказал я вслух.
Взвалил кувшин на плечо и зашагал вниз.
Я, конечно, мысленно спорил с Феодосием. Я продолжал испытывать отвращение ко всяким поучениям, просто потому, что это поучения. Мне казалось, что монах во многом неправ и перегибает палку.
