Страдания юного Зингера | страница 60
По дороге он говорил, почти не умолкая. Речь его была сумбурна. То принимался рассказывать о себе, то спрашивал об одноклассниках и, не дожидаясь ответа, говорил о чем-либо ином, что на ум пришло. Хохотал, рассказывал анекдоты и вдруг становился серьезно-печальным. А потом — снова и неожиданно — взрыв смеха. Даже спел песню, ужасно фальшивя:
И добавил почти печально:
— Это не я пою. Это душа поет…
У дверей бани, не торгуясь, купил у мужика с испитым и страдальческим лицом два каких-то препаршивых веника. Только и сказал равнодушно:
— Хорошо, что не из крапивы.
Когда мы разделись, я увидел: левая рука у него — вся в свежих шрамах. Но не спросил ни о чем. Я тогда еще ни о чем не догадывался…
В предбаннике Валера первым делом «приговорил» еще одну бутылку пива. Оставил на донышке:
— Для парной.
Парок, ничего не скажешь, он сделал знатный. Расстелив простыню, Валерий лег на лавку:
— Ну, чиф, давай! Не жалей ни веников, ни меня!
…С меня уже семь потов сошло, покрасневшие руки уже плохо держали веники, а он все покрикивал:
— Давай, мила-ай, давай! Тряхни стариной! — И, вспомнив не то картину Федотова, не то какой анекдот: — Анкор, еще анкор!
Тут я взмолился:
— Все, больше не могу. Сил нет, и уши сейчас отвалятся.
— Слабоват ты, однако, Георгий, стал, — с сожалением отозвался Валерий и, иронически оглядев меня, голого, добавил: — Что, скенция потенцию ест? — Я поначалу не понял ни его усмешки, ни его латыни.
Мы выползли в предбанник.
Красный как рак, Валерий раскупорил поллитру. Я отрицательно замотал головой. Мой одноклассник, подняв палец, изрек авторитетно:
— И не моги отказываться. Что говорил император наш Петр Алексеевич, он же Великий, из одноименного фильма графа А. Ни. Толстого? Он говорил: год не пьешь, два не пьешь, а после бани — выпей!
И вдруг, сделав страшные глаза, завыл:
Я только вздохнул обреченно:
— Не надо так резко.
А Валера громко рассмеялся и гаркнул:
— Ур-р-ра! Значит, моя виктория?! За нашу с тобой, Жора, встречу! И очень тебя прошу: перестань меня травмировать, третировать и терроризировать! Ну, вздрогнули.
Одним махом осушил взятый у банщика и наполненный доверху стакан, снова наполнил и протянул мне:
— Пей, пока я добрый. Пей, прошу. И не забывай: закусывай.
Сам он закусывать не стал — только с отвращением понюхал гамбургер: