– Боишься нас… – теперь он точно сам зашипел змеей и говорил, не спрашивая, а утверждая Витюхин диагноз, – боишься…
А Витька от слов некошного и возникающих ассоциаций вздрогнул всем телом и почувствовал дикую ненависть в этом взгляде… ненависть и все подчиняющую силу, которой он – увы! слабый, спившийся и убивший собственную душу человечек – не мог противостоять. И потому, порывисто кивнув да изобразив на своем расплывшемся бурачного цвета лице страх, слабость и полное подчинение всему происходящему, тихо вымолвил:
– Боюсь, не мучайте больше меня… пожалуйста…
– А кто тебя мучил, чё-то я не понял, кто, скажи мне? – злобно вопросил Шайтан, вступая в разговор. – Ишь ты, мучили мы его… Это ты, баглай неумытый, всех тут измучил, всех… А мы с тобой просто веселились, шутили мы… Ты чего, свин поросячий, шутки от мучений отличить не можешь? Совсем свои мозги пропил, и ничего не осталось? – с вызовом сказал он, сверкнув в сторону Витьки своими красными фонарями глаз, полностью заполонивших очи кровавым светом.
– Ладно-ладно, уймись, Шайтан, – вступился за Виктора Луканька и, отпустив натираемую на груди пластину, протянул руку навстречу собрату да небрежно стукнул того по плечу. – Не кипятись, в самом деле… Давай лучше посидим…
– Посидим? – переспросил Шайтан, глянув на стоящего слева Луканьку.
– Ну, да, посидим…Устроим, так сказать, пикничок. Выпьем водочки, поедим борщичка, такого багрового цвета, сдобренного свеклой и помидорками, – кивая головой, пояснил Луканька.
И Витек увидел, как обрадовано закивал в ответ Шайтан да суетливо потер ладошки меж собой.
Луканька же развернулся и, звонко цокая копытами по деревянной плоскости стола, направился к кастрюле, на ходу поигрывая бляхами на рубахе и что-то довольно напевая себе под нос. Он подошел к кастрюле и, ухватив правой рукой за покореженный край алюминиевой поверхности, наклонил на себя и погрузился т уда головой, левой рукой явно стараясь что-то выудить из ее недр. Послышалось тихое динь-донь, и Луканька, вынырнув, вытащил оттуда крепко сжимаемую левой рукой большую, почти в треть его роста, стеклянную бутылочку, закупоренную орехового цвета пробкой из коры пробкового дуба, вроде той, что затыкают бутылки с игристым шампанским. На бутылочке находилась белая широкая этикетка, опоясывающая ее стан, на коей было красными кривыми буквами написано “Russian Vodka”.
Стоило Луканьке извлечь бутылочку, полную мутноватой жидкости, более походящую на плохо очищенный самогон, как Шайтан сей же миг поспешил к своему собрату, так же, как и тот, тихонько мурлыкая себе что-то под нос да довольно потирая ладошки. Он подскочил к Луканьке и принял тяжеленький такой и великий (по мнению Витька) дар в виде бутылки с водкой, припрятанной кем-то внутри черной, давно не мытой и не чищенной кастрюли. А Луканька уже вновь нырнул в кастрюлю и, протянув руку, достал оттуда два небольших граненых стаканчика, две глубокие голубенькие тарелочки и пару мельхиоровых ложек с изображением все тех же черепов на блестящих ручках. Затем он подал Шайтану на плоской тарелочке небольшой кусок сала, розоватого цвета, с тонкими прожилками мясца. И виртуозным движением руки извлек на фарфоровом белом блюде, увитом черными тюльпанами, нарезанные на четвертинки помидорки, огурчики, сверху украшенные ровно наструганными колечками репчатого лука фиолетового цвета, да на таком же блюде аккуратно разложенные ломти белого и ржаного хлеба.
