– Мать, бабка, дед, прабабка, прадед… – тихо сказала лошадь. – Ты все забыл, все, потерял связь со своими предками, которых надо любить и помнить, память и кровь коих живет, живет, живет всегда в тебе. Ты же, Виктор, превратился в нравственного выродка, человека… Человека ли?.. Существо с дурными наклонностями. Ты потерял себя и свой жизненный путь… Остановись, остановись, пока не поздно, и беги, беги из этого дома, туда, к брату… Пока, пока не поздно!
Лошадь замолчала и, протяжно фыркнув, заржала, а затем дохнула на Витька своим теплым, живым дыханием, в котором был перемешан сладчайший аромат степных весенних цветов и сухих осенних трав. От этого легчайшего ветерка глаза Витька на миг сомкнулись. Когда же они открылись, кругом царил уже не день, пробивающейся через пыльные стекла окон, а мрак. Не было ни лошади, ни комнаты, была лишь тьма – такая плотная, что у Виктора закружилась голова и сердце стало отбивать какой-то сумасшедший барабанный ритм, точно стуча в грудную клетку. В этой густой темноте какой-то миг царила тишина, а потом послышались негромкое злобное хихиканье, и через доли секунды что-то тихо зашуршало, вроде как с дерева враз осыпалась вся пожухлая листва и закружилась в воздухе. И Витюха, все еще протягивающий вперед руки, так и не успевший их опустить, вдруг ощутил, как кто-то крепко схватил его за пальцы, прямо за верхние фаланги… Схватил, сжал и через мгновение крепко грызанул острыми, мелкими зубами, отчего несчастный страдалец и по совместительству хозяин дома громко вскрикнул и, дернув руки к себе, ощутил на них тяжесть. Но так как в темноте было невозможно ничего разглядеть, а те, кто впился в пальцы, все яростнее и крепче сжимали хватку, наверно, намереваясь откусить их, Витька принялся трясти руками, стараясь скинуть с пальцев этих существ, во время тряски гулко подвывая своим болезненным ощущениям.
Еще раз хорошенько тряхнув руками, он почувствовал, как с большого пальца левой руки что-то свалилось и, видимо, намеренно преодолев в этой темноте расстояние, наотмашь хлестко и болезненно ударило Виктора по лбу. Теперь уже звук, вылетевший изо рта хозяина дома, больше походил на вопль рассерженного и раненого зверя, и из глаз его немедля полетели в разные стороны ярчайшие желтые звезды с красной кричащей этикеткой на выпученном пузе, убеждающей нас, что на самом деле это не звезды, а «Русская водка».
От удара и, главное, от этих сыпучих желтых звезд, замерцавших в кружащей повсюду темноте, Виктор Сергеевич опять закрыл глаза, на пару секунд, а вновь открыв их, оказался в своей комнате. Вся тьма из нее испарилась, и вместе с ней исчезла лошадь со своими умными речами, зато появились те самые некошные, которыми стращало алкоголика животное. Шайтан и Луканька, почему-то уменьшившись и размножившись, теперь едва достигали десяти сантиметров и примостились на вытянутых вперед руках Витька, поглотив верхние фаланги пальцев своими ротиками, да, громко хлопая веками, злорадно поглядывали красными глазищами на него и, приподнимая верхние губы, оголяли свои белые, слегка удлиненно-заостренные зубы… Луканек было пять штук, а Шайтанов, висевших на левой руке, лишь четыре. Большой палец левой руки был свободен от рта очередного Шайтана, впрочем на этом пальце не просто отсутствовал некошный, там также отсутствовала и верхняя фаланга вместе с ногтем, а на его месте пузырилась ярко-алая кровь.
