– А ты кто таков, чтоб меня учить? – внезапно злобно прорвался криком Витюха и, так как его руки висели вдоль ущербно-худого тела, порывисто сжал кулаки, отчего его закачало из стороны в сторону. – Пришел тут… конь… конь… и учит меня… Да чего ты меня учишь, чего? У меня, может, жизнь тяжелая… Понимаешь ты, неразумная лошадь, жизнь тяжелая, – и Виктор поднял правую руку и ударил кулаком себя в грудь, так что его закачало теперь вперед-назад, а он, захлебываясь словами, сбивчиво продолжал, – денег нет… удачи нет… есть нечего… пить тоже… тоже нечего… А может, я ранимый такой, меня, может, надо пожалеть… любить меня надо… любить.
– И на руках носить? – перебила его резким вопросом лошадь. – Наверно, ты думаешь, тебе только одному тяжело, трудно, а всем другим легко и просто, у них нет проблем, бед, неприятностей? Да? – спросила лошадь и глянула своими карими глазами в лицо Витька, отчего тот мгновенно перестал покачиваться и встал ровно. – Да, всем, всем тяжко живется, у всех то белая полоса, то черная, а в основном серая… Она, серая, то насыщенная, близкая к черноте, и блестит, как гладкий лед, – тогда по ней невозможно идти, уж так скользко, и ты все время норовишь свалиться, удариться задом… То она бледно-серебристая и стремится к белому цвету, стремится, стремится, однако все же не становится белой, все равно остается серой. Серой! Жизнь… Да, жизнь – это вечное движение вперед, путь, на котором достаточно много кочек, ухабов, ям, глубоких расщелин, горок, холмов, а иногда и высоченных горных круч, и усыпан этот путь острыми камнями, сдобрен мелкими щебнем и поглощающими тебя зыбучими песками… И идет человек по этой жизни и, преодолевая препятствия, становится победителем… Не трусит, не дает себе права раскиснуть, предав близких и тот единожды выбранный жизненный путь! Он идет и ходом своим помогает детям, любимым, родителям, друзьям… Туда, вперед, к конечному пункту, к встрече с тем, кто сотворил этот мир, тебя и все, что ты своей душой любишь. – Лошадь громко заржала, топнула копытом по полу дома да повела головой так, что мигом с кончиков ее гривы посыпались вниз, точно градинки с неба, бутылочки, а достигнув пола, вмиг, соприкоснувшись с поверхностью линолеума, разбились на мельчайшие крупинки, издав при этом дон-дон и еще более тихое бульк-бульк.
– Ох! – выдохнул Витька и, разжав кулаки, устремил руки вперед, туда, к своим друзьям, братьям, родным и близким, разбившимся вдребезги бутылочкам, расстроенно покачивая головой и изобразив на лице непередаваемое чувство горечи. – Как же так, стока добра, – громко добавил он и всхрапнул, словно взнузданный конь.
