После ухода Виктора, сидя за бутылочкой водки, Бабухин и Литиков вернулись к разговору о несправедливости распределения доходов.
– Мишка, я так понял, боишься его. Он нас обдирает, словно липок, а ты боишься его, – укорил товарища Бабухин.
– Будто ты не боишься. У тебя что, шкура непробиваемая? А я тебе скажу: пуля таких наковыряет, что никакой иммунитет не спасёт. И я ощущал, скажу тебе честно, импульсы зла.
– Нельзя страх показывать, – наставительно проговорил Бабухин. – Если враг понял, что ты испугался, пиши пропало. Туши свет и сливай воду. Сядет на шею и ножки свесит.
– Но послушай, Паша, Витя, вроде как, партнёр наш, а не враг.
– Бывший.
– Бывший? – удивлённо переспросил Литиков. – Почему?
– Наливай, потом объясню.
Литиков разлил, и они выпили. Оба были уже на той стадии опьянения, когда море уже по колено, однако ноги ещё держат. Бабухин самодовольно улыбнулся и пригладил усы.
– Мы кинем его. Как последнего лоха.
– Это как же?
– Очень даже просто. Воспользуемся услугами московского метрополитена.
– Я не совсем понимаю, – мобилизовал все свои мыслительные возможности Литиков.
– К нашим, повторяю, услугам московский метрополитен. Краснознамённый и так далее. Что тебе ещё надо объяснять? Мы заскакиваем в метро, но – сосредоточься! – обратно не выскакиваем, а – по эскалатору вниз. Следи за мыслью. И садимся в вагон. Деньги – у нас. А поделить мы и сами сумеем. Согласен?
– Сумеем, конечно.
– Тем более что пополам делить легче. Тебе – мне, тебе – мне. Врубился?
– Да, – кивнул Литиков.
– Идёт? В смысле, принимается?
Литиков сосредоточился на своих ощущениях.
– Что-то где-то не срастается, – наконец выговорил он. – Такое впечатление, что происходит какое-то сопротивление в организме. Какой-то такой некий дискомфорт внутренний.
– А мы сейчас ещё по маленькой.
Бабухин и Литиков проснулись поздно. Было тяжело. Настолько неважно чувствовали оба себя, что подниматься даже ради того, чтобы опохмелиться, не хотелось. И квартира, которую снимал для них Виктор, была обшарпанной, грязной, неуютной. То есть она была грязной ещё до того, как они в неё вселились. Мебель чуть живая. Тот же книжный шкаф стоял на разъезжающихся ножках совершенно непостижимым образом, будто пьяный, вцепившийся невидимыми руками в стену. А диван был столь многоголос, что привыкнуть к его звукам было просто невозможно.
– Вот пьянка, скажем… – Литиков осторожно повернул голову в сторону Бабухина, помолчал, раздумывая. – Что такое пьянка? Я имею в виду – когда пьют?
