Уже почти зарос проломленный дракой коридор, музыканты проверяли микрофон ("вы-шел-ме-сяц-из-ту-мана-вы-нул-но-жик-из..."), когда грянул первый выстрел. Можешь ли ты забыть этот предсмертный оскал, словно боксер пытался левой стороной рта перекусить электрический провод? Мир праху твоему, отважный гладиатор, - ты был принесен на алтарь любви и, надеюсь, остался доволен своей красивой, достойной мужчины смертью.
Аллегро судьбы: милиция, пинки в спину (дубинок тогда еще не было), треск рвущейся одежды (FUCK YOU!), высокая ступенька, блестевшая чистым вытоптанным металлом, скрежет зубьев коробки скоростей, юношеский срывающийся голос, оравший в полной темноте битловскую "Help", духота под завязку набитого фургона, боль на поворотах от невозможности вдохнуть. Короткий глоток свежего, уже с мелкой моросью воздуха, длинный темный коридор с крутым поворотом, перегороженный решеткой, - сузили количество вариантов до минимального. Воистину - узки врата...
Всего одна тусклая лампочка, ввернутая прихотью судьбы, и мы бы так и не узнали друг друга, но тьма оказалась кромешной: возмущенные выкрики, шуточки, требования не портить воздух, хихиканье и капризные восклицания девушек постепенно завяли в ней, как щебет щеглов в клетке, на которую набросили платок; откуда-то издалека, пробиваясь сквозь возню полусотни тел, устраивавшихся на полу (нам повезло - места достались у стены), доносился грубый хохот легавых. Потом сделалось тихо: треск рации, искаженные помехами голоса, мерное цоканье подкованных сапог в коридоре.
Слева, совсем близко - ветерок твоего дыхания, запах волос и юного пота, но - будь ты проклята, окраина! - я не мог пошевелить и пальцем.
Помнишь ли?
Твои ноготки потаенно, по-мышиному, поскреблись в чертову кожу моих "Супер-Райфл", замерли, выжидая, поскреблись еще раз и, не получив ответа, сильно, с вывертом, ущипнули. Этого было довольно, чтобы рука очнулась от летаргии и шустро скользнула вверх; встреча произошла на покатой вершине колена: твой палец настороженно замер, а мой, обойдя его со всех сторон, потерся боком о прохладную выпуклость ногтя, чуть прогнулся, поднырнул, благодарно ткнулся в складку и опрокинулся навзничь, отдавая инициативу, как бы говоря - теперь ты... Встав на пуанты, твой палец некоторое время пребывал в задумчивости, потом опустился на фалангу, снова привстал, и когда, наконец-то, протяжно потянувшись, как бы ластясь, улегся рядом, наши ладони судорожно переплелись: здравствуй, любовь моя.
