Взял за руку Нельму.
— Прощай! Иду к мамке. — Улыбнулся, погладил дочь. — Вас двое, и нас будет двое.
Попросил Нельму повернуть его лицом к стене, согнул правую руку, ладонью прикрыл глаза, поплотнее сжал губы: в этой жизни он сделал все, больше не надо ни видеть, ни говорить.
Тихо, без стонов и жалоб, перешел Яртагин из жизни в смерть.
Нельма поклонилась Игарке и Сеню, сказала:
— Справляйте отца моего Яртагина в последний аргиш![3]
Вдоль Енисея, по станкам, зимовьям и рыбалкам прошла молва: у Феоктистова затонул пароход. Загоревал весь понизовый люд, какой работал на Феоктистова: «Но миновать идти к Ландуру. У Феоктистова было хуже худого, под Ландуром будет и того хуже…»
В понизовье немало было купцов, в каждом почти станке свой купец, но они работали не от себя: либо от Ландура, либо от Феоктистова. Эти двое были самые сильные, имели собственные пароходы, владели всей рекой от Туруханска до моря: и рыбаками, и охотниками, и купцами помельче. Ходили рассказы, что наверху, в Енисейске и Красноярске, есть купцы посильнее Ландура, но внизу не видывали их.
«Нет, не миновать идти к Ландуру».
Игарка уже не первый день подолгу застаивался на берегу, выглядывал, не мелькнет ли где спаситель — пусть пароходный дымок, пусть парус, пусть сверху, пусть снизу — все равно. Ему было не до выбора. Нельма недавно родила и лежала в постели больная, рядом с нею — крупный, на одиннадцать фунтов мальчишка, новый маленький Яртагин.
Теперь надо бы иметь вдоволь и чаю, и сахару, и рису, и манки, а была только рыба. Пытался Игарка искать яйца по птичьим гнездам, но в гнездах уже копошились птенцы, поехал было в Большому Сеню, а Сень попался навстречу, сам ехал к Игарке просить пригоршню муки.
Молва о разбитом пароходе дошла до Бреховских островов. Ландур поднялся на капитанский мостик, дернул поводок сирены; долго, не понижая голоса, стонал над островами тревожный гудок — сигнал пароходской прислуге, работавшей и надзиравшей на рыбных промыслах, чтобы немедленно поспешала на пароход. Когда обе пароходные команды, верхняя и нижняя, были в сборе, Ландур скомандовал:
— По-о местам… Ходу!
Пароход ринулся навстречу реке, вровень с бортами встали две высокие зеленые волны и проседели пеной. После трех дней ходу остановился пароход против Игаркиной избенки. Ландур сошел на берег.
— Ты, чай, все думаешь напраслину: я и такой, я и сякой. А я вот какой! Узнал, что Феоктистова стукнуло, разом к тебе. Негоже, думаю, погибать человеку.
