И вот
к гондолам нас ведут,
лагуною обглоданным.
Гондолы
называют тут
по-итальянски —
«го́ндолы».
Мы сели в го́ндолу,
и вот
толчок, —
и по инерции
навстречу с двух сторон плывет
Большой
канал
Венеции.
Вздымает вверх
скрипичный гриф
ладья резного дерева;
держусь за бронзу
львиных грив —
беда для сердца нервного.
Наклонно
гондольер
стоит —
артист своей профессии.
Не декорации ль свои
театры
здесь развесили?
Плывет галерка
мимо нас
в три яруса
и ложи.
Как зал театра,
накренясь,
плывет Палаццо дожей.
Все задники
известных пьес
и Гоцци и Гольдони
мы,
проплывая,
видим здесь,
качаясь на гондо́ле.
На этих пьесах
я бывал
как друг одной актрисы…
Вплываем
в боковой канал,
как ходят за кулисы.
А между двух старинных стен
объедки,
в кучу смятые;
на них торжественная тень
какой-то дивной статуи.
Затем
ступеньки лижет плеск,
и пристань волны о́блили, —
сюда бы шляпы, бархат, блеск
в глазах
надменных Нобилей.
Но там —
в беретах пареньки,
бровасты и румяны,
стоят,
засунув кулаки
в бездонные карманы.
Они б их вынули,
когда б
подобрала́сь работа —
кули таскать бы
на корабль,
сгружать товары с бо́рта.
И вдруг,
когда мы рядом шли,
к стене почти прижатые,
причину пареньки нашли,
чтоб вынуть
руки сжатые.
И мы увидели салют,
известный всем рабочим,
а дальше
новые встают
палаццо, между прочим.
