Лирические произведения | страница 34

На первую страницу

меня могла

пугнуть из-за угла.

Но где-то ж надо спать!

Все та ж

на третий

лестница

этаж.

Потащишься —

в передней свет,

а Клавы

просто дома нет.

Нет…

Клавы

просто нет —

всерьез!

Ни роз,

в каких лежала,

ни

косы,

молчат ее часы,

свернулся змейкой

бус янтарь,

и цепко

держит календарь

несорванные дни.

Тут старый

с платьицами шкаф,

доха в духах,

белье ее,

подаренные пустяки,

мои стихи

в тетрадке и

две прядки

русые

твои.

Еще тогда

я срезал прядь,

в тетрадь

упрятал

и достал,

и на столе,

косясь

на них,

я стал

раскладывать пасьянс

из локонов твоих

льняных.

На счастье

клал их

так

и так,

гадал,

подглядывал

под масть

льняных,

соломенных,

витых.

Как я ни жулил,

ты —

не выходила!

Как ни старался,

ты —

не получалась!

Никак!

Глазами

в синяках бессонниц

я увидел свой

револьвер

с сизой синевой.

Он — маузер,

он вот такой:

попробуешь рукой

на вес —

он весь

как поезд броневой,

стреляться из него —

как лечь

под колесо.

Свое лицо

я трогал дулом.

К жару скул

примеривал,

ко рту,

к виску

и взвешивал

в руке

заряд,

где десять медных гильз

горят.

Мне жизнь не в жизнь,

а выход — вот.

Нигде,

хоть всей землей кружись,

нигде —

в воронежском селе

двойник любимой

не живет.

А выход вот:

в стальном стволе,

В сосновом

письменном столе.

Перейти на страницу