В Маминых книгах то же самое говорится про любовные истории.
Стоя перед зеркалом, она ощупывает свои зубы: прекрасная работа! Резец еще более настоящий, чем настоящий, и только Большая знает, что он фальшивый.
Если бы она была одна на свете, секреты лучше бы хранились.
– Алло?
– Я как-то странно себя чувствую. Видела по телевизору взрыв в Йемене? Все эти разбросанные куски тел, ноги, руки, все эти… ампутации…
– И что?
– Меня вырвало. Вот дерьмо! Вырвало из-за этого! Как думаешь, может, во мне какая-то дрянь завелась?
Большая часто чувствует себя странно, вряд ли это что-нибудь серьезное
– Не знаю. Мне без разницы.
Все же это ее немного беспокоит. Неоказание помощи в опасности.
– Что? Ты же не хочешь сказать, что все еще злишься из-за своих опорок?
Если бы она прислушивалась к себе, то вообще перестала бы отвечать.
Чертова актиния.
Она взбивает подушки и закрывает глаза. Золото ее волос светится изнутри, озаряет прошлое – настоящий световой колодец.
На Маме платье в розовый горошек; наклонившись вперед, она ставит запеканку в духовку и напевает какую-то песенку, не зная слов, но все равно это красиво, вроде как зяблик с жевательной резинкой в клюве. Она босиком, без своих золотых босоножек, спящих в холле, чтобы не занашивать их, когда никто не видит. Большая за ее спиной умоляет, чтобы она дала их ей поносить. Мама смеется и отказывает; Большая дуется, но недолго, потому что Мама уже обнимает нас обеих, крепко прижимая к себе, по одной к каждой груди. Любимые мои, любимые мои крошки…
Она внезапно просыпается и, вздрогнув, смотрит на красные черточки, светящиеся на радиобудильнике. 5.06. В такое время уж точно нечего делать. Только Большая, наверное, старается вовсю, криво накладывает кислородную маску на покрытые герпесом губы очередного трупа.
Стиральная машина крутится. Идет дождь. Звонит телефон.
Ну и пускай звонит.
Сидя перед иллюминатором, как перед экраном, она смотрит на белую пену, бьющуюся о стекло. Время от времени различает какую-то часть одежды и забавляется, стараясь угадать, что это такое. Синяя кофточка, красные стринги, черный носок, бежевое платье. Это упражнение она называет про себя «Игра в портрет Артура Мартина Электролюкса». Она и прежде играла в такую же, но тогда это называлось «Игра в портрет Брандта». В то время все было гораздо проще, даже названия придуманных игр. Всякий раз, когда Мама обнаруживала, что ее дочь опять поглощена созерцанием стирки, она ласково ее журила:
