не имело никакого смысла.
Мы вышли; холод схватил нас за горло гигантской черной рукой в заиндевевшей перчатке. Мы не обернулись, ни тот ни другой. Странно, Лиз не курила. Не говоря ни слова, мы шли вперед, к площади Белькур. Сестра казалась отсутствующей, словно ее тело и голова действовали порознь. Я понимал. На сей раз я ее понимал. У нас обоих было ужасное предчувствие, что стоит нам обернуться, и мы обратимся в камень.
Мы были не так уж далеки от этого.
Грас Мари Батай,
20 сентября 1981 года, гостиная,
поздно
Сегодня отменили смертную казнь. Отныне можно убивать и не быть за это убитым.
Я-то всегда была против – судебные ошибки, невинно казненные. Варварство. Но вот теперь этот припев вертится у меня в голове – отныне можно убивать и не быть за это убитым. Закон возмездия больше не имеет силы закона. Убийц уже не убивают.
Цивилизация.
Я только что разбила телефонную будку внизу. Молотком.
Я знаю, что она служит вам для связи. Девчонка спускается туда каждый второй вечер, в определенный час. Но никогда – если ты дома, странно.
Вы принимаете меня за дуру. А я не дура.
В вазе передо мной – букет наперстянок. Digitalis Purpurea, наперстянка пурпурная. Названа так потому, что можно засунуть палец в цветок, как во влагалище. Вы что же думаете?! Я тоже умею делать всякие снадобья. Как ты насчет чая с листочками наперстянки пурпурной, а, девчонка? Ты выблюешь свои кишки, а я буду смеяться. Твое сердце замедлит ход, а я буду смеяться.
Опустошение становится Истреблением.
Что-то отказало мне в смерти, там, в Ландах. Я пыталась понять, почему эти черные дни, эти бессонные ночи. Пыталась понять, почему, и теперь знаю.
Что-то думает, что я права. Что-то думает, что вы виноваты, вы, только вы. Что-то думает, что вы творите Зло.
Я невиновна. Я ваша жертва.
Я из того вещества, из которого делают ножи.
* * *
Лиз вела машину по-прежнему молча. Мы не обменялись ни единым словом, уйдя из кафе. Надо было столько всего переварить, что слова тут ничем помочь не могли. Она ехала по обледенелой дороге слишком быстро, весьма условно соблюдая правила дорожного движения, но я не боялся; я был по ту сторону страха. Мимо проносилась ночь, фонари, деревни с их гирляндами. Прицепленные к окнам Деды Морозы из цветного обивочного фетрина, развешенные над круглыми площадями созвездия – эрзац светодиодной магии; пластиковыми казались даже камни домов, а по откосам, вдоль виноградников, тянулись кучками мусора жалкие остатки ватных снежков.
