Сначала я думала закопать ее в парке. Но был самый разгар зимы, земля промерзла. И к тому же в саду я могла бы ее забыть, как мы забыли всех этих хомячков, золотых рыбок и прочих канареек в обувных коробках.
Кристина в обувную коробку не помещалась.
Через двадцать четыре часа вы съедетесь сюда, и мы отпразднуем Рождество, но я буду уже в пластиковом мешке, унесенном ветром, чтобы вскоре украсить собой ветку какого-нибудь кактуса посреди пустыни.
Что с ней ни делай, пустыня наступает.
Она наступает на меня, засыпает песком, обращает в камень и пожирает.
Я жила в грязи. Вырастила вас, касаясь своими грязными руками. Я вас заразила. Этот поступок отпечатался на моих ладонях, словно линия разбитого сердца.
Не наш дом проклят, старуха Шапель ошиблась. Проклята была я.
Что вы в этом поймете сегодня? Вы оба взрослые, со своим прошлым, своими ударами, своими драмами. Способны ли вы услышать то, что я говорю вам перед самой смертью?
А в общем-то, какая разница.
Радуйтесь, дети мои.
Грас не боится, Грас не нуждается в помощи, Грас больше не слушает, Грас больше не говорит, Грас больше не страдает, Грас больше не стареет.
Грас больше нет – и все же она вас любит. Эти обрывки жизни, обреченные правосудию, я отдала вам.
Я люблю вас, Лиз, Натан, малютки. Пожалей их, сынок. Убереги от моего прошлого, от катастрофы моей жизни. Им хватит своей.
У меня уже нет надежды, нет мечты. Почти тридцать лет я ждала, чтобы прошло время – неизбежно. Я ждала освобождения, которое никогда не придет. Я не надеюсь ни на прощение, ни на отпущение грехов. Я знаю, что потом ничего нет.
Во всяком случае, не для таких, как я.
Та, кто была, однако,
вашей матерью.
* * *
На сей раз глава закрыта.
Я собираюсь отставить в сторону свои костыли, покинуть этот ортопедический мир, чтобы приспособиться, насколько возможно, к жизни – такой, какая она есть.
Я, Кора, пациент, проходящий курс реабилитации.
Мне хотелось рассказать тебе эту историю, по крайней мере, передать свое неизбежно пристрастное представление о ней – она честна в своем развитии и фантастична вопреки моей воле. Эта история касается тебя, касается наших детей. Наши дети ей даже в некотором смысле поспособствовали. Не знаю, приношу ли я несчастье, не заразили ли тебя все мы – я, моя семья, этот дом, который ты тоже не любила, хотя так и не смогла объяснить почему.
Эта зима изменила меня больше, чем я могу высказать.
«Я» уже не обозначало меня как человека, а только мое положение.
