Сегодня со мной все в порядке.
Ты не была ревнива – была слишком горда, чтобы опуститься до ревности, и ты была права. Осмелюсь полагать, что мое воскресение затронет тебя лишь в хорошем смысле. Парадоксально, но все эти катастрофы помогли мне попрощаться с тобой, словно они заключали в себе некую форму объяснения. Я пережил с тобой совершенно полное счастье, которое в действительности нельзя себе представить – сказочное счастье. Наверняка поэтому Вселенная нам и отомстила, Вселенная не любит полноты, она любит только хаос. Но я понял, что здесь нельзя владеть всем. И узнал, что там нет ничего невозможного. Так что, быть может, наконец. Быть может, однажды мы встретимся.
А пока я делю с Клер счастье другого рода – квадратное, треугольное, восьмиугольное, не имеющее формы, иногда ласковое, иногда жесткое и острое, как бритвенное лезвие. Ты была само равновесие, а Клер неуравновешенна по своей сути – то подавленная, то чудесная, то одержимая, то жизнерадостная, то ледяная, то забавная, то невыносимая, то трогательная. Предполагаю, что именно это я в ней и люблю; я уже и сам недостаточно уравновешен для полного счастья.
С террасы бистро, где я сижу, солнце движется таким образом, что видна не только тень моего бокала, но также тень пузырьков пива на пластике стола; это создает золотистый, полный звезд световой пучок, который разбегается в стороны от подставки под моим стаканом. Мне кажется, будто я вижу это впервые в жизни. Это не обязательно так, но таково мое впечатление – впечатление неизведанного. С возрастом, как ты знаешь, первые разы становятся все более редкими.
Близнецы подле меня рисуют тротуары, деревья и фонтаны соседнего сада. Пейзажи в их исполнении отличаются крайней четкостью, лишены малейшего изъяна, ничего лишнего – только солнце и горизонт, круги, линии. Я смотрю на их рисунки, чтобы преобразовать мир, вижу его их лазами, и он вдруг становится таким ясным. И под их пальцами, мой ангел, я воссоединяюсь, наконец, с человечеством.
