— Что ты врешь... я не женат!
— Ну, все равно... это дела не меняет. Но признайся, что в минуты размышлений тебя тошнит от твоего счастья. Признайся, ведь я правду говорю... Я когда немного выпью, как будто восхожу на высокие горы, передо мной раскрываются горизонты. Я знаю, чего тебе хочется, — сказал он, полузакрыв глаза, — тебе хочется ананасов...
Огурец смотрел на него с изумлением. Как изменился его суровый друг! Что делает жизнь с людьми!..
— Не отказывайся, — говорил Греховодов, раскачиваясь на стуле, — тебе хочется пересекать на голубой яхте океан, подымать пунцовые, как вишни, паруса... Обнимать женщин, настоящих женщин, Огурец, понимающих толк в любви. Как ты опустился, обмелел, — сказал он с грустью. — А ведь когда-то был монарх! Целый флот плавал у тебя по Лене. И ты величественно, как истый самодержец, собирал дань с подвластных племен мехами и золотом.
— Шш... — прошипел Огурец.
— Здесь можно. Здесь никого нет.
Греховодов налил еще рому, обнял руками стакан и задумался.
— А ты здорово пьешь, — не выдержал Огурец. — Мне после офицерщины противно вино... Пиво еще люблю и то в тишине...
— Что поделаешь! — вздохнул Греховодов. — Нужно встряхнуться, иначе неработоспособен.
— А какое у тебя дело ко мне, Илья? Ты говорил...
— Коротко дело в следующем, — встрепенулся Греховодов. — Мужичонка согласился продать мне нефть за три тысячи. На госорганизации пока надежд нет — бюрократизм, волокита, нужно метлой гнать всех! Я решил сделать дело в порядке частной предприимчивости, а потом передать государству сие жидкое золото. Мне кажется, у тебя еще должны остаться некоторые связи... Попробуй занять, Жорж... проценты хорошие...
— Плевать я хотел на государство, — мрачно сказал Огурец. Глаза его тяжело запылали, тигровая лапа сжалась в кулак. — Мои связи все повешены, расстреляны, потоплены.
Илья Данилович сообразил, что сделал неверный шаг. Правда, даже перед старым другом нельзя снимать свою личину человека, завоевывающего исключительное доверие, но, зная непримиримость Огурца, можно было о государстве не говорить.
— Почему я подумал о тебе, — заторопился Илья Данилович, — потому что я бы от своей доли отказался... все тебе, чтобы удовлетворить тебя за старое.
— Нет, — тряхнул Огурец головой, — не будет. Отец мой всю жизнь рыскал по тайге и открывал золото. Я очень хорошо знаю, что он приобрел: деревянного креста на его могиле нет. А не будь отца, пролетариат сидел бы на своих дензнаках.
