— Нет, нет, — говорил он, — не хочу вас стеснять. Я приехал сюда на две недели и остановлюсь в Доме крестьянина.
— А зачем ты приехал? — спросил отец.
— Командировка, — коротко ответил друг.
Когда он ушёл, мы ещё раз проверили приметы, и все приметы, кроме «ц», сходились, но мы были уверены: построй мы разговор более ловко, он попался бы на первом же «ц».
Некоторое время отец молчал, раздумывая о чём-то своём.
— А ведь мы с ним дружили в детстве, — наконец сказал он.
— А теперь разве не дружите? — спросил я.
— Нельзя сказать, что не дружим, просто я не одобряю тот образ жизни, который он ведёт. Смешно, но я даже не знаю, где он теперь работает… если работает. Он самый непутёвый из всех моих друзей.
— А ты бы опросил его, — сказал я.
— Это не тот человек, который скажет. И потом, достаточно того, что знаю я…
И отец рассказал мне некоторые страницы из биографии своего друга. Особенно мне понравилось то, что тот любил изобретать никому не нужные вещи: замки с секретом (один такой замок отец достал, и мы долго возились, не зная, как его открыть); ещё он конструировал какие-то особые карабины: если к такому карабину прикрепить собаку, собака никуда с поводка не денется; и ещё он изобретал трамплины.
— Какие трамплины? — удивился я.
— Не знаю, — ответил отец. — Вероятно, с которых прыгают, но я ещё ни разу не видел, чтоб с них прыгали… В общем, растрачивал он свой талант неизвестно на что, — закончил отец.
И когда он это сказал, мне стало вдруг очень жаль папиного приятеля. И я предложил отцу подбросить незаметно записку его приятелю от неизвестного друга, в которой было бы сказано, что за папиным другом следят, что городским властям всё про него известно, и, если он дорожит своей жизнью, пусть немедленно гримируется и бежит.
— Да, — сказал отец, — это единственно правильное решение. Пиши записку, отнеси её, а я будто бы ничего не буду знать… это так, на всякий случай.
В тот же день я написал записку и понёс её в Дом крестьянина.
— Ты куда, мальчик? — спросила меня дежурная, сидевшая возле тумбочки у самого входа.
— У вас сегодня, — сказал я, — остановился Максим Максимович Пирогов. Мне нужно передать ему записку.
Женщина отложила вязание, взяла канцелярскую книгу и стала водить пальцем по строчкам, отыскивая папиного друга.
— В двойных номерах его нет, — сказала она. — И в многоместных, — сказала она спустя некоторое время, — тоже.
— А где он? — оторопело спросил я.
— Не знаю, — сказала она.
