Все-таки их придуманные позже зловещие предчувствия сбылись.
* * *
Настя копалась в своем мешке, выбирая холст. Еще долго надо было ждать, но она решилась и хотела, чтобы все произошло побыстрее. Сразу. Сейчас. Будь что будет, но она втиснется на эту треклятую выставку в Германию. И в “А.Н. коллекцию” тоже. Гадко, мерзко, красавица Инна зачем-то подсовывает ее своему кумиру, но плевать. Она взяла свой самый большой подрамник и уселась на сундук недалеко от двери — ждать. Тут ее и нашел Валерик.
— Настя, ты что здесь?
Она не ответила. Он не унимался:
— Почему с холстом?
— Я буду писать свечу.
— С ним? У него?
— Да. Чего остолбенел? Обидно, что тебя не позвали? Бедненький, убогонький…
— Настя, — заговорил Валерик, пытаясь сдержать отчаяние, — я не хочу лезть в твою жизнь. Да, мне обидно. Только и ты что-то тоже не очень веселая. Ты ведь тоже знаешь, что о нем говорят?
— Что он гений? Ты на этом застрял.
— Он гений. И у него бывают девочки. Настя, кто угодно, только не ты!
— Почему? Какой ты, оказывается, моралист! Хочу и иду.
— Я не пущу!
— Он тебя с лестницы спустит. И поделом! Ты мне за сегодняшний день осточертел.
— Настя, ты волшебная, ты красивая… И я тебя люблю. Не говори так…
— Вот дурацкая сцена! Не тряси ты эту полку, здесь ведь все трухлявое, все на соплях. Друг детства вон выглядывает, скалится. Не кричи. И уйди ради Бога, уйди, уйди…
— Ты этого хочешь?
— Хочу.
— Ладно, я уйду!
Валерик побежал к двери, натыкаясь в темноте на мебель и загремев коллекционной водосточной трубой. Труба ткнулась в рояль, и тот застонал надтреснутой пустотой. Дверь хлопнула. Настя зло фыркнула: “Топиться? Вот дурак!”
* * *
Крик Оксаны все уже вроде бы слышали, но когда он вдруг раздался среди темноты и причудливых теней “прiемной”, не могли не вздрогнуть и не испугаться.
— А — а! Здесь, здесь!.. — взвизгнула модель. Все разом бросились к ней. Оксана стояла на широкой деревянной кровати, куда собиралась возлечь с Покатаевым, и орала. На ней была белая пижама с красными клубничками (по типажу — большой рот, худые щеки, делано хищный взгляд — она была “вамп”, но сказывалось, очевидно, недопрожитое детство, и она обожала платьица с бантиками, кофты со зверушками, куколок, плюшевых мишек и зайчиков).
— Ну что ты орешь? — тихо увещевал ее Покатаев. Он тоже был готов ко сну (в трусах и в кулоне — фляжке на золотой цепочке). — Что такое ты там увидела?
— Мышь! Мышь! Нет, большая! А — а! Крыса!
Покатаев не стал заглядывать под кровать и уверенно заявил:
