Кузнецов прищурился:
— Это, девочка, денег стоит, и немалых. Дарю я редко, и друзьям. Вряд ли вы входите в их число.
— Тогда напишите мой портрет. Толик, закажи! Напишете?
— Не хочу.
— Почему? Я недостаточно красива? — Оксана презрительно покосилась на румяных святых и русалок с глазами-блюдцами. — Вы бы хотели рисовать только саму Клаудиу Шиффер?
— Не видел. Но не думаю. Для живописи бесконечные тонкие ноги — предмет скучный.
Оксана соболезнующе улыбнулась:
— Да… Кстати, о ногах. Вам не кажется, что вот эти пальцы слишком большие?
Ей хотелось съязвить, и она наугад ткнула в босую ступню Земляничника.
— Что вы, что вы! — дернулся вдруг Валерик к Оксане, зацепившись-таки опять за ее ногу. — Это так хорошо, так гармонично…
И смутился. Но Настя улыбнулась ему ободряюще. Покатаев, не вглядываясь в картины, несколько раз их пересчитал.
— Маловато что-то. Пять? И это все?
— Нет, не все.
— А сколько еще? Где?
— Нисколько. Нигде.
Покатаев пожал плечами, а Кузнецову стало очень скучно. Или он вид такой сделал. И все вдруг почувствовали себя гостями, немилосердно засидевшимися после чая. Инна пришла на помощь.
— Господи, стемнело совсем! Вы хоть устроились внизу? Может, одеяла дать? Боюсь, будет сыровато. А Игорь последнее время вечерами что-то мудрит, все пишет…
— Да, я поработаю, — подтвердил Кузнецов. Он переглянулся с Настей. Та посмотрела на часы. Валерик, размякший было от увиденного, заметил это и покраснел. Гости уже спускались по внутренней лестнице, Инна светила им лампой, Покатаев смеялся и пугал Оксану громадными тенями. Егор, который не принимал участия в беседе и картин не рассматривал, остался сидеть в мастерской.
— Иди, иди, — поторопил его Кузнецов.
— Когда нам можно будет поговорить? Только серьезно!
— Не надо сегодня!
— Надо. Вот когда узнаешь, сам поймешь.
— Хорошо. Попозже. Потом.
Дождь не кончался. После грозы ливень сначала стоял непроницаемой белой стеной, потом ослаб, но стал холодным и настырным. Неужели надолго? Как ни пытался Кузнецов спасти надвигавшийся отвратительный вечер, ничего не вышло — он-таки наступил. Такие вечера редко бывали в причудливом и нескучном Доме, но этот вышел неприятным. Все, кто провел его в Доме, вспоминали позже, что было в этом вечере нечто изначально нехорошее, словно больное, и плохие предчувствия были у многих из них. Предчувствия возникают, как правило, задним числом. Вряд ли люди, собравшиеся в тот злополучный вечер под крышей Дома, могли что-то особенное ощущать. Разве что была удрученность неожиданным, ненужным ненастьем и долгим вечером при плохом освещении и раздражение от неуютного и не очень чистого ночлега да еще скука, порожденная случайностью так и не сложившейся компании. Они все не были нужны друг другу.
