На мгновение он уносится мыслями в каменную часовню в больнице Софиахеммет, в морг, солнечный свет, проникая сквозь опаловые стекла, падает на огромную гадюку.
Во вторник после завтрака он спустился на побережье.
Отшлифованные водой камни ослепительно поблескивали на солнце, прямо возле крутого склона у кромки воды.
Ингмар помнит, что в тот момент целиком погрузился в давнее воспоминание о капельках, поблескивавших в ноздрях у отца, когда он замахнулся лопатой на старшего брата, прицелившись прямо в шею и грудь.
Оно всякий раз волновало его.
Он был целиком увлечен этим воспоминанием, когда увидел гадюку, гревшуюся на солнышке.
Тусклый блеск мускулистых колец.
Наверное, именно сама эта неожиданность повергла его в панику, думает он. Он почувствовал опасность.
Сердце бешено колотилось — Ингмар думал о том, что, возможно, змея больна, когда поспешил к ней, держа в негнущихся руках тяжелый камень.
Глухой стук и шелестящее эхо между камней.
Как только конвульсии прекратились, он подошел ближе. Перевернул ногой камень с размозженной головы. Попятился, оставив все, как было. Сказал себе, что останки доест осоед или стайка чаек. К тому же на Торё наверняка водятся норки и лисы.
С каменной террасы, выходящей на море, застекленная дверь ведет в небольшую столовую, в глубине которой стоит маленький флигель. На линолеуме — нежно-розовый коврик, который, проходя под столом, тянется из флигеля до окна без занавесок.
Под потолком висит крепеж для карниза, с одной стороны он сломан, а с другой в стене осталась дыра.
Сквозь огненно-желтый резной абажур люстры проступает кухня: плита и мойка, пакет крекеров и бутылка с букетом маргариток.
Слева, за полуоткрытой дверью, виднеется угол одной из кроватей. Тяжелое вязаное покрывало в сумраке за закрытыми шторами.
Утренний свет пробирается из детской через порог, блуждает водянистыми пятнами в такт торопливому голосу Ингмара:
— Ты про что? У нас тут нет никаких газет.
Шнур телефона обвивает его грудь, когда он поворачивается к окну, чтобы посмотреть, лежит ли Кэби все еще в гамаке.
— Они все щели замуровали, — говорит его мать. — Все окна, все…
— Неужели правда?
— Они говорят, что никакого решения пока нет, все случилось внезапно.
— Ну вот и хорошо.
— Наверное, после всего, что произошло, в Берлине будет спокойнее, — говорит Карин.
— Спокойнее? О чем ты…
На заднем плане слышится голос отца. Словно из жестяной коробки, думает Ингмар.
— Мы сейчас уходим, — говорит мать.
