– Вопрос самый что ни на есть человеческий, – ответил Пайки, – раз загадка не имеет никакого отношения к награде. Так спрашивай же.
Кокинья сделала глубокий вдох:
– Зачем богу заводить сыновей и дочерей от смертной женщины? Мы полубоги, но умираем; полувысшие, но хрупкие и ранимые; полусовершенные, но навсегда искалеченные нашим человеческим сердцем. Какая жестокость могла заставить бессмертного пожелать таких противоестественных детей?
Пайки поразмыслил. Он закрыл свои огромные, горящие глаза, поводил клешнями, даже задумчиво пробормотал что-то под нос, как человек, когда обдумывает что-то серьезное. Наконец глаза Пайки открылись, и он взглянул на Кокинью со странным весельем в глазах, которого, однако же, она не заметила, будучи молодой и неопытной.
– Хорошо загадано, – сказал Пайки. – Ибо я знаю, что ответить, но не имею права говорить об этом. Так что ответить я не могу. – На последнем слове огромные клешни закрылись с таким громким скрежетом, что Кокинья сразу подумала, каким грозным врагом Пайки может быть.
– Значит, ты сдержишь свое слово? – жадно спросила Кокинья. – Ты возьмешь меня к отцу?
– Я всегда держу свое слово, – ответил Пайки и исчез в море.
Больше Кокинья его не видела.
Но в тот вечер, когда красное солнце опустилось за зеленый горизонт, а ночные птицы и рыбы вышли на охоту, из воды появился молодой человек и направился к Кокинье. Она сразу узнала его – сначала ее так и потянуло его обнять. Но сердце яростно забилось в груди, и она вскочила на ноги, гневно сдвинув брови:
– Вот как! Наконец ты набрался храбрости взглянуть в глаза родной дочери. Да, смотри, повелитель морей, ибо нет у меня перед тобой ни страха, ни почтения… – «Ни любви» хотела добавить она, но эти слова застряли у нее в горле, как у ее матери Мирали, когда она хотела побранить певца за то, что тот вторгся в ее сны.
Акулий бог проговорил вместо нее:
– У тебя нет никаких причин любить меня. – Голос у него был низкий и спокойный и отдавался в ее памяти странным эхом голоса, услышанного при свечах, в теплом уюте между сном и явью. – Разве что моя любовь с первого взгляда к твоей матери. Только это может быть моей защитой и оправданием. Других у меня нет.
– И жалкая же эта защита, – презрительно рассмеялась Кокинья. – Я спросила у Пайки, зачем богу заводить ребенка со смертной, и он не захотел мне ответить. Ответишь ли ты? – Акулий бог молчал, и Кокинья продолжала свою гневную речь: – Моя мать ни разу не пожаловалась на то, что ты ею пренебрег, но я – не она. Я благодарна за мое наследство только потому, что оно позволило мне отыскать тебя, как бы ты ни прятался. Что же до прочего, я плюю на своих предков, свои права по рождению и на все, что связывает меня с тобой. Я затем сюда и приплыла, чтобы сказать тебе это.
