— О, яйки, карашо!
Потом вывернул торбу на снег, на дорогу. Одно яйцо покатилось, словно хотело улизнуть от немца. Но тот схватил его с земли и вместе с куском сала завязал в узелок. Кукол выкинул.
— А ты куда идёшь?
— В деревню, в Байки.
— А, Байки! Тогда иди.
Солдат, который копался в Тихоновой торбе, взял в одну руку узелок, другую положил на автомат, висевший на груди, хлопнул узелком своего друга по спине, и они пошли, посмеиваясь, не обращая больше внимания на маленького нищего.
Вдоль дороги темнели столбы. На некоторых из них виднелись белые фарфоровые стаканы-изоляторы. Проволоки не было, её так и не успели навесить перед войной. И теперь столбы стояли как напоминание об иной жизни.
Тихон помнит, как они, сельские ребятишки, целыми днями не отходили от монтёров, как на какое-то чудо смотрели на высокие деревянные круги-шпульки, на которые была намотана проволока. Как им хотелось, чтобы скорей засветились в хатах маленькие лампочки, которые переделывают ночь в день. При панах даже и речи не было, чтобы в село провести электричество… Теперь от времени, от дождей и ветра столбы потемнели.
Впереди Тихон увидел людей. Много людей. Они стояли на одном месте и молчали. Что это за люди? Тихон хотел обойти их, повернуть куда-нибудь в сторону, но они стояли на самой дороге, и он пошёл прямо.
Вдруг какие-то звуки донеслись до Тихона. Словно от сильного ветра скрипели незапертые хозяином ворота. Ветер действительно был. Он гнал вдоль дороги снег и дул Тихону прямо в лицо — казалось, не пускал, предупреждал: вернись назад, уходи отсюда!
Деревня ещё далеко, отсюда не услышишь, как скрипят ворота. Что бы это могло быть? Пригляделся и… даже остановился от неожиданности, даже отшатнулся назад: на столбе висел человек. Верёвка была перекинута через крюк с фарфоровым изолятором.
Никогда в жизни своей Тихон не видел виселиц, не видел повешенных. И он не мог тронуться с места. Ноги словно приросли к земле. Он стоял и смотрел. А ветер раскачивал мёртвого человека, как будто хотел сбросить, а верёвка скрипела: скрип, скрип.
Под столбом стояли двое часовых. Третий гитлеровец увидел Тихона, подошёл к нему и молча подтолкнул прикладом автомата к толпе. Тихон упал, поднялся и, подгоняемый солдатом, подошёл к людям. Он боялся поднять голову и видел только ноги повешенных. Четыре босые ноги. Значит, повешенных двое. Они висели так близко один от другого, что сначала Тихону показалось, будто висит один человек. Тихон боялся взглянуть вверх: а вдруг он знает этих людей? Он не мог отвести глаз от заледенелых ног, припорошённых снегом. Снег не таял. Тихон почувствовал, как у него начали мёрзнуть пальцы на ногах, и стал шевелить ими в бурках, чтобы согреть. Потом заставил себя повернуть голову в сторону, посмотрел на людей.
