Через некоторое время хозяин слил в раковину воду из котелка и вывалил дымящуюся картошку в эмалированную миску. Еще с высокой полки достал стеклянную банку с огурцами и похвастался:
- Сам мариновал!
Камилл между тем открыл все четыре банки килек, отодрал на горлышке одной из поллитровок алюминиевую крышечку, и незамысловатое, но доброе застолье взяло старт. Ребята с удовольствием опрокидывали стаканы, хорошо закусывали, но под конец хмель взял их обоих. Закусив хрустящим огурцом очередные полстакана, Камилл откинулся на спинку кресла, в которое посадил его хозяин, сам устроившийся на табуретке, и прикрыл в сладкой истоме глаза. Он чуть было не ушел в дрему, как вдруг обратил внимание на то, о чем говорил опустившийся локтями на стол Юра.
- …а я вылез из-под стола, пробрался в комнату, откуда вывели отца, и залез под кровать. И лежал там не шевелясь, и не шевельнулся даже когда услышал, как причитает мать, выкрикивая мое имя. Потом ее, видно, ударили и забросили в машину. Я слышал ее сдавленные стоны и плач маленькой сестренки. Отца не было слышно, его, должно быть, лишили сознания раньше или уже увели со двора. Я так и не знаю ничего об их судьбе, знаю только, что всех финнов вывезли с перешейка и высадили на новой границе. Люди говорили, что некоторых мужчин увозили в Россию и там расстреливали. Мать и сестренка, может быть, живы, да как узнаешь. Вроде недалеко до Финляндии, но границу дюже охраняют…
Камилл, сон которого прошел, с удивлением отметил, что Юра, до того изъяснявшийся чисто, вдруг стал говорить по-русски с сильным акцентом, хотя и демонстрировал хороший словарный запас.
- Так ты финн, - не то, чтобы спросил, а скорее ответил сам себе Камилл, потом добавил: - Ты хорошо знаешь русский язык.
Но не упомянул, что во хмелю у его нового знакомого появился сильный акцент.
- Да финн, хотя по паспорту русский. А язык я знаю, потому что в армии служил, потом в Архангельске на заводе работал.
- А в детстве по-русски тоже знал? – спросил Камилл.
- Это смотря в каком детстве, - отвечал Юра. – В свободном довоенном детстве не знал, конечно, ни слова. Когда сбежал от выселения, то попал в детдом в Петрозаводске, где поначалу были только финские дети. Нас эвакуировали на Урал и разбросали по разным приютам. На финском между собой разговаривать запрещали, наказывали лишением обеда, но мы все равно тайно общались на родном языке. По настоящему меня зовут Юханом.
- А на Карельском перешейке совсем финнов не осталось? - спросил Камилл, увидевший в этом Юхане собрата по несчастью.
