Есть в нем нечто притягательное. Я указываю на него Симеону.
— Ты знаешь, кто это?
Симеон опешил настолько, что дважды вертит головой, глядя сначала на меня, потом на старика. Он отказывается поверить, что я настолько невежествен.
— Да это же Астерий Софист!
Видя, как я реагирую на это имя, он кивает, обрадованный тем, что наконец-то нашел во мне единомышленника. Но это не так.
— Симмах сказал, что Астерий был вчера в библиотеке.
Астерий значится в моем списке.
— Я не видел его там.
— Симмах сказал, что Астерий христианин. Почему же он не заходит в церковь?
На лицо Симеона возвращается торжествующее выражение.
— Во время гонений его схватили. Гонители христианства предложили ему выбор: предать церковь или принести себя в жертву, приняв мученическую смерть за Христа.
— И он до сих пор жив.
Симеон сплюнул в пыль.
— Примерно с десяток христиан, пара семей, в которых были дети, прятались в пещере под его домом. Он выдал их императору Диоклетиану, по приказу которого их распяли. Поэтому его и прозвали Софистом — он готов сказать, что верит во что угодно. Ему запрещено входить в церковь.
— Но он все равно приходит сюда, — говорю я и вновь смотрю на Астерия. Глаза его прищурены, рот слегка приоткрыт. Тело напряжено, как будто терзаемое плотским желанием. — Как ты думаешь, знал ли он в годы гонений Симмаха? Или Александра?
— Спроси у него сам. Я в ту пору еще не родился.
Перехожу площадь и останавливаюсь перед стариком. Я нарочно загораживаю ему церковь. Он ждет, когда я отойду в сторону.
Я продолжаю стоять, и он вынужден поднять голову.
С высоты моего роста он кажется скрюченным карликом. Лицо у него серое, все в каких-то пятнах. Скрытые рукавами руки лежат на коленях. Я сажусь рядом с ним на ступеньку.
— Тебе должно быть очень трудно. Это все равно что смотреть на свою первую любовь, у которой муж и дети.
Старик молча продолжает смотреть на храм.
— Наверно, я должен назвать тебе мое имя. Меня зовут…
— Гай Валерий Максим. — Он буквально выплевывал эти слова, словно центурион, который вызывает людей на порку. — Твоя дурная слава бежит впереди тебя.
— Твоя тоже.
— Я покаялся в своих грехах. Ты можешь сказать о себе то же самое?
— Вообще-то я хорошо сплю.
Тогда он наконец смотрит на меня, и хотя возраст туманит его взор, глаза его как будто пронзают меня насквозь.
— Ты пришел расспросить меня про епископа?
— А у тебя есть что рассказать мне?
— Я был в библиотеке. Думаю, тебе уже сказали об этом. Не иначе как это Аврелий Симмах постарался тебе помочь.
