Романица пересекает улицу и идет к воротам больницы, минует проходную. Вахтер — коричневая суконная фуражка на вспотевшем лбу съехала набок — поглощает разложенные на мокрой газете большие куски помидора и огурца, заедая их ливерной колбасой. Тут же вечно голодная бездомная собака — ребра торчат, язык от жары высунут, — по ночам она бродит у морга. Ох нет, ох нет, лучше не думать об этом. Но о чем же, о чем ей подумать?
— Хочешь посмотреть, как выглядит сверху наше поле сурепки и озеро с рыбаками и лодками?
Он волновался и говорил поспешно, глотая слова. Накинул ей на плечи полотенце и подвел к окошку: да, внизу и впрямь видно озеро, вот и рыбаки застыли с удочками, и ослепительно желтое поле сурепки. А здесь, на последнем этаже, никому их не видно; можно стоять вот так, не одеваясь, и любоваться озером…
И снова прохладный молчаливый коридор с удаляющейся фигурой в белом халате. И назойливый запах реанимации. Нет, еще не сейчас, я не буду думать об этом. Но о чем же, о чем мне сейчас подумать?
…Он, как всегда, отправил ее вперед, и она шла одна в слепяще-белом свете дня. И озеро вблизи оказалось гигантской ямой с мутной застоявшейся водой, края ямы, испакощенные, замусоренные, пересеченные в разных направлениях дорожками, заросли белладонной. А сурепка пропитана пылью от бетономешалки. Кучи мусора, бездомные собаки — из снесенных старых домов, огромное, раскаленное добела небо… и на нем когти экскаватора. Новые дома возникали с такой быстротой, что она всякий раз, приходя туда, плутала по полчаса — из тех драгоценных трех, что они могли провести вместе. Вот и теперь — сколько ни глядела она из окна реанимации, а никак не могла узнать дом, где они встречались тогда и откуда было видно поле сурепки на берегу озера и неподвижно сидящих рыбаков. Зато как хорошо знакомы ей дверь реанимации, прохладные коридоры, запах спирта, хлороформа, кровати, разделенные клеенчатыми занавесками…
— Что вам здесь надо? Кого вы ищете?
Тетя Вика! На табурете у кровати. В своем парадном платье, сшитом еще до войны: темно-синего натурального шелка в белый горошек. Под мышками оно, правда, малость посеклось, но это не видно.
— Зачем ты пришла? Ведь я сказала тебе: сиди дома.
— Ну-ну, дорогая Романица!
У окна на табуретках — мадам Стэнеску и господин Попеску. Соседи тети Вики.
— Ну-ну, дорогая, как же ей не повидаться с сестрой? Она имеет право.
Мадам Стэнеску высокая, худая, с длинным угреватым носом. Мадам Стэнеску растит внука. По утрам сын мадам Стэнеску привозит его на машине, а вечером забирает. Внук боится мадам Стэнеску. И с невесткой она не ладит.
