354 пассажиров, среди которых было более 100 женщин и детей, небольшая часть
спаслась на шлюпках и кунгасе. Их долго мотало по морю, многие умерли от голода и
жажды. Остальных спасли летчики С. Сокол и М. Козлов.
Сомов вместе с синоптиками Штаба занимался спасением людей с «Марины Расковой».
Разработал возможные схемы дрейфа шлюпок и кунгаса, определил район поисков. В
соответствии с этим ежедневно составлял план полетов каждого самолета. Когда Козлов
на своем гидросамолете нашел кунгас и попросил прислать судно, чтобы забрать
измучившихся людей, Сомов с возгласами: «Нашел, нашел!» — поспешил к Минееву с
радиограммой в руках. Тот запросил военных, но ни одного свободного корабля
поблизости не оказалось.
У Козлова кончалось горючее, а уйти от найденного с таким трудом кунгаса значило
потерять его. Радиограммы шли в Штаб и обратно, и Козлов решился сесть на воду и
забрать людей. Взлететь он, конечно, не смог бы. Бурной радостью встретил Сомов
известие Минеева, что на помощь к Козлову движется тральщик.
При постоянном напряженном труде, тревоге за людей Сомов оставался заботливым
семьянином. В своих записках-воспоминаниях он рассказывает о тяжелом обратном пути
из эвакуации с Диксона до Москвы. Осенью 1944 года Штаб погрузился на ледокольный
пароход «Седов», здесь были и семьи сотрудников. При подходе к Югорскому Шару была
объявлена первая тревога в связи с приближением подводной лодки: «По боевому
расписанию я должен был мгновенно оказаться у котлов в кочегарке и приготовиться к
уничтожению ряда вещей, попадание которых в руки противника должно было быть
полностью исключено. Как и прежде, я скатился по трапам в кочегарку и приготовился
исполнить все, что положено по уставу. Но мысли мои оставались все же наверху, в
маленькой каютке, где безмятежно слало маленькое существо, а рядом с ним, полное
страха за его жизнь, металось материнское сердце, не знающее, как и чем защитить его от
нависшей угрозы».
Чувство долга не сделало его суровым, скорее наоборот. Михаил Михайлович до
последних дней своей жизни оставался человеком, палитра чувств которого была
необычно богата, разнообразна, и сами эти чувства подлинно человечны, щедры, красивы
и глубоки. В записках Сомова часто встречается эпитет «ласковый» применительно к
погоде, небу, озеру или островку. Он видел не только внешнее, он умел одухотворить,
очеловечить явление природы. О таких людях говорят: тонкая, богатая натура.
Путь домой был тяжелым. С «Седова» их пересадили на переполненное людьми
