Голова кружится. Чумазые лица почти не выделяющиеся на фоне черной одежды, топят меня в себе, и думаю, я задыхаюсь… Тошнота подступает к горлу, и я опускаюсь на колени. Меня рвет, но, ни один из разношерстной толпы вокруг, не обратил на меня внимания. Сколько грязи… Всем наплевать. Даже после того, как опустошил желудок, не чувствую себя лучше, более того, голова будто вообще не держится на плечах, а болтается как воздушный шарик.
Мне нужно на свободу, выбраться из моря людей, глотнуть свежего воздуха, не пропитанного запахом потных тел, но я затуманенным взглядом продолжаю искать византийку в толпе!
Отравленное внезапным недугом сознание, играет со мной злую шутку, мне мерещится, будто Аврора появляется на долю секунды, то прямо передо мной, то ее белое платье мелькает где-то в отдалении, среди Смертных, словно там ей и место.
— Аврора! — кричу я, хотя понимаю что это только галлюцинация, но вот она возникает совсем рядом, я вижу ее неповторимый манящий взгляд, и она снова прячется. — Стой!
Я преследую видение, но меня настолько кидает из стороны в сторону, что следящих за казнью на арене Смертных, злит мое поведение.
— Авр!.. — не успеваю крикнуть я, кто-то пинает меня в бок, и я валюсь на мрамор, под ноги, не замечающей меня толпе.
Как-то все случилось слишком неожиданно. Не только потому, что я потерял голову и стал видеть призрак Авроры, но и то, что, наверное, я сдался. Валяюсь на земле. Силы меня покинули, а ведь я никогда не падал… И все из-за нее, Аврора делает меня слабым. Чувственность проедает в моей броне огромные дыры, но меня это отчего-то совсем не беспокоит. Все равно, что засыпать на морозе, тебе просто кажется, что становится тепло и хорошо, ты позволяешь себе закрыть глаза, сдаться, поверить, что это только на пользу.
Дышу медленней. Фигуры революционеров, в ногах которых я лежу, начинают обретать реальные очертания, все становится на свои места. Я не болен, когда не думаю об участи Авроры, когда не схожу с ума от мысли что ей плохо.
Саванна.
Саванна перед моим мысленным взором. Темная, холодная, понимающе улыбающаяся, именно мне. Она — это прохладная ладонь, в минуты болезненного нестерпимого жара. Сам не знаю, честно, почему я вспомнил о ней, но это помогло, или даже спасло меня. Когда я вижу в воспоминаниях ее лицо, мне стыдно, что позволяю себе даже задумываться о собственной слабости, а сейчас я валяюсь на земле, и она просто улыбается… Неужели эта девушка всегда знала меня лучше меня самого? Неужели могло быть правдой, что я ей дорог? Вдруг становится понятным, что ее цели, никогда не вредили мне, что когда она выигрывала, я всегда был с ней рядом, и она делилась со мной триумфом победы. Не понимаю себя, почему думал о ней так плохо, почему никогда не старался понять и сберечь? Только требовал. Подчинял, вернее изо дня в день, находясь с ней рядом, лишь пытался подчинить. Мы были с ней будто два бойца на арене, кололи, причиняли боль, издавались друг над другом, но в этой агонии, мы боролись ради любви, любви странной и непохожей ни на одну другую. Теперь я посмотрел на все иначе. Узколобый дурак! Любое ее острое словечко, брошенное мне, каждая доводящая меня до бешенства выходка — все это было слезами, мольбой о понимании. Так она говорила мне, что любит. Так она просила меня не сдаваться…
