Или этот, второй — хваленый Мамонтов, герой конного рейда: девять тысяч донцов, которых он повел «наметом занять Москву»... Поначалу Мамонтов движется быстро: Тамбов, Козлов, Воронеж, разрушает железнодорожные пути, сжигает склады, деревни, грабит, расстреливает, вешает без суда и следствия... Посылает ему, Деникину, усыпляющие победные реляции. Хвастает тем, что его казачьи разъезды доходят до Рязани, а до Москвы ему осталось пройти менее трехсот верст. Офицеры поют: «У нас теперь одно желание, скорей добраться до Москвы, увидеть вновь коронование, спеть у Кремля «Аллаверды...» Вскоре эффектный спектакль кончился. С трудом триумфатор отбился от Буденного у Коротояка, положив целиком Тульскую дивизию, удерживавшую переправы ради многоверстного обоза, в котором Мамонтов вез на Дон награбленные им в России сокровища... Золото опять сгубило людей, сорвало хорошо задуманную операцию... Но что мог он, Деникин, требовать от Шкуро и Мамонтова, если их непосредственный начальник, господин генерал Май-Маевский, ни в чем не давал себе труда отличаться от своих подчиненных? Пропил порученную ему армию, сорвал удачно начавшееся наступление, грабил, пьянствовал, поощряя разложение офицерства на фронте и в тылу...
Но разве это было главным и решающим? Разве эти шкуро, Мамонтовы и май-маевские, поднятые из безвестности случайной волной истории, чтобы осуществлять его, Деникина, планы, действительно определили поражение белого воинства, его разгром? Ведь главным уже давно был он сам, его воля и разум полководца, та требовательность к подчиненным, которая исходила от него всегда, то незыблемое российское единоначалие, которым всегда славилось русское воинство. Где-то здесь разорвалась привычная цепь, и главнокомандующий причины этого искал прежде всего в себе самом, потому как именно себя считал он ответственным за дело, которое возглавлял. Именно в нем случилось что-то, отчего пришло безразличие, навалилась апатия, ослабели воля и разум, ослабели рычаги, приводящие в движение огромную вверенную ему машину. Но что случилось в нем? И когда? Как человек военный, Деникин теперь искал ответа на мучившие его вопросы прежде всего в своих военных действиях — в оперативных приказах, в службе подчиненных ему командиров корпусов и армий. И тут не находил он явных промахов. Но что-то очень важное ускользало из его памяти, какая-то одна самая главная мысль, факт, казавшийся сегодня полным какого-то символического, почти библейского смысла. Он не мог вспомнить.
