Он собрал в единый кулак белую гвардию и кинул ее на Москву. Он признал власть Колчака и издал особый приказ. Он сделал это для того, чтобы иметь преемственность власти и избежать упреков в самозванстве. Но он знал и верил: в Москве будет первым — раньше Колчака. А ведь победителей не судят. Да и кто посмел бы? И вот он в Феодосии — переживший гибель Ротова, эвакуацию Новороссийска, разгром Добровольческой армии. Когда, с чего это началось? Кто в этом виноват? С кого спрашивать? И кому спрашивать?..
Деникин выпрямился в кресле и упруго встал. От горла — механически — поправил бородку. Зашагал, твердо ставя короткие, крепкие ноги, от стола к дивану и обратно. Чуть рыжеватое лицо его было потухшим. Хотелось спать. За окнами гостиницы глухо шлепало море. Генерал-лейтенант Деникин устал. Безнадежно устал и, как это ему сейчас казалось, очень давно устал. Давно пришло охватившее его ныне безразличие. Но как давно? Вспомнить это представлялось задачей первостепенной, хотя у командующего всеми вооруженными силами Юга России были сегодня действительно жизненно важные задачи, от решения которых зависела судьба не только белого движения и не только вверившейся ему армии, но и его собственная судьба.
Уже серело окно и сумерки сгущались в номере, преобразованном в кабинет, — они словно загустевали вокруг массивных шкафов, массивного письменного стола, громадных остановившихся часов, за высокой спинкой кожаного дивана, — а Деникин все сидел в кресле, один, запретив пускать к себе кого бы то ни было, приказав выключить телефон, и думал, вспоминал, анализировал каждый свой день, каждый шаг с тех пор, как, сменив Корнилова, он стал главнокомандующим. И все казалось ему правильным. Его военные действия и военные приказы. В делах гражданских он разбирался плохо, искренне считал, что во время войны никаких гражданских дел не должно существовать, и передоверял их кому придется.
Продажность тыла сгубила армию, думал Деникин. Армию сгубил грабеж. Взвились соколы не орлами — ворами. Один Шкуро целой банды стоит: пьяница, грабитель, жулик, играющий на самых низменных инстинктах толпы и по чистой случайности не ставший до сих пор вторым Махно... Помнится, выслушав очередной доклад о бесчинствах мародеров, предводительствуемых Шкуро, Деникин твердо заявил, что по взятии Москвы он предаст Шкуро военно-полевому суду за грабежи и самовластие. А сам продолжал терпеть, сносил все. И более того, славословил бандита, поощрял его...
