Однажды Скотт и Эми взяли его с собой за продуктами, и на обратном пути они как раз проезжали мимо ее дома. Тогда Эми повернулась к его сыну и сказала:
– Даже не надейся, что когда ты откинешься, я тоже так у нас забаррикадируюсь.
– Конечно, надеюсь, Эймс, – ответил Скотт. – Но если ты умрешь первой, я закачу вечеринку.
Эми шутливо ткнула его локтем в ребра.
– Притормози, поглядим.
– Нет, давай оставим ее в покое, – ответил Скотт.
– Ну-у… – вздохнула Эми. – Ее даже иногда видно в окно.
Карл никогда раньше не думал, что история той женщины будет его волновать, потому что давно поместил ее в карантин под ярлыком «То, что интересует Эми» (и поставил на одну полку с чужими бедами, карманными поросятами, которых модницы носят в сумочках, и неким доктором Филом). Но теперь, глядя на дом, Карл вдруг понял, что эта история его все-таки волнует. И сильно. Он будто смотрел на собственные внутренности, только в виде дома: темного, умирающего, давно уже поднявшего белый флаг.
– О! Вон она! – засуетилась Эми.
Женщина смотрела на них в окно, и выражение ее лица было холодным и непроницаемым.
– Жуть, – поежилась Эми.
Они поехали прочь, и она прибавила:
– Надо же так от всех закрыться. Даже не знаю, романтично это, грустно или просто безумно!
– По-моему, все вместе, – ответил Скотт. – А ты что думаешь, па? Она же теперь одинокая дамочка. Хочешь, оставлю тебя у нее на пороге?
Карл ничего не ответил. Глядя на ту женщину и ее дом, он вдруг почувствовал себя не таким одиноким.
* * *
Они стояли перед вокзалом в Калгурли, и над ними возвышался памятник жертвам войны – солдат с ружьем наперевес. Мимо мчались внедорожники, расписанные ржавыми крапинками запекшейся грязи, точно произведения искусства.
На фоне неба выделялись внушительные и торжественные крыши баров. Еще из автобуса Карл заметил у входа в один из них доску с надписью: «Горяченькие полуголые барменши». Сначала Карл решил, что «барменши» – это названия каких-то рыб, которые водятся в местных озерах. Но когда автобус встал перед светофором, он еще пару минут поразглядывал надпись – и вдруг осознал ее подлинный смысл. На щеках вспыхнул румянец.
До́ма, на юго-западном побережье, у жителей были изумленные глаза, светлые волосы и мокрые штаны. Здесь же люди казались другими: колючие, будто их грубо набросали на бумаге; будто родились они в той самой красной земле, по которой ходят; будто были выточены из лососевокорых эвкалиптов, рядами росших на улицах.
