Из гостей лишь самые бесцеремонные сидели еще за столом — им все равно было, с женихом или без жениха.
Мать невесты показала участковому ненадеванный Кешин костюм, купленный накануне. Никаких других вещественных доказательств, что жених был, в доме не нашлось.
Дед Ступин и дружки выжидающе смотрели на участкового. Иван притворился, что не понимает их. Ему хотелось, чтобы кто-то другой, не он, сказал: «В Петляево надо ехать — оттуда искать по следу».
— И гадать нечего — едем в Петляево, — сказал наконец Ступин.
— В Петляево так в Петляево, — принял Иван подсказку.
— Оттуда по следу искать надо.
— Нету его! Сердце мое чует — нету, — запричитала вдруг за стенкой Октябринка. И понесла несусветное: — Я его убила! Ой, какая я подлая! Под-ла-я!
Подружки утешали ее, уговаривали.
Пока Ступин распрягал коней, Октябринкина мать поднесла Ивану.
— Да ты че придумала, Фекла Андреевна. На службе я. Нельзя.
— А то я не понимаю — на службе. Так ведь пока до Петляево доберетесь, тверез будешь. Выпей для сугрева.
— Разве что для сугрева, — уступил Иван.
Но только пригубил, как вспомнил, куда они сейчас поедут и с кем он там увидится.
— Не, — решительно отставил он водку. — Ты, Фекла Андреевна, не обижайся. Вот разыщем Кешу, доставим на место, тогда....
Дед Ступин шумно распахнул дверь, запустил в избу холод.
— Готовы аспиды, — объявил он, хлопая руками в верхонках.
Кони у деда Ступина не свои — полагались ему как егерю. Больше-то в деревне почти не осталось лошадей. Вместо них завели мотоциклы, а кто и машину. Только сейчас, в морозы, редко у кого на ходу эта техника. Так что на конях они скорее прибудут в Петляево.
Иван сел в середку, с боков втиснулись дружки, оба в дохах. Дед устроился в передке. Медвежий тулуп на нем черной горой заслонил от участкового половину звездного неба.
Ельник начался сразу за поскотиной. Сквозь темную хвою мигали разноцветные звезды. Глухие пади утопали в заснеженной мгле. Лунный свет искрился, бежал по молчаливым сугробам. Тишина обступила проселок. Холод стремился навстречу кошевке из сумрака низин. Иван прятал лицо в поднятый воротник казенного полушубка. Дружки с обеих сторон привалились на него, захрапели. Он тоже было задремал под чистый звон одинокого колокольчика.
Внезапно встрепенулся, будто кто подтолкнул его в бок. Вспомнилось лицо Юры Шиляка, каким оно увиделось в первое мгновенье. Вернее, вспомнилось чувство, которое он испытал. Нечто странное и чуждое на одно лишь мгновение проглянуло тогда в знакомых чертах. Какая-то отрешенность, углубленность в себя. Таким Иван никогда прежде не видел Юру.
